Вот только речь эта так и не была произнесена в России и впервые напечатана во Франции в 1787 году. У Самойловича хватало в России завистников и врагов-интриганов.
Какое-то время казалось, дела идут весьма даже неплохо. Самойлович совершил инспекционную поездку в тот же Херсон, где вновь появилась повышенная заболеваемость среди солдат. В отчете Потемкину командующий войсками Херсона генерал Самойлов писал, что Самойлович как врач и организатор выполнил свою миссию блестяще: «…неусыпные труды которого заслуживают награждения орденом Святого Владимира».
Очень возможно, Самойлович и получил бы награду, когда речь шла о серьезных заслугах, Потемкин на них не скупился. Но вышло так, что между ними пробежала черная кошка – признаемся уж честно, исключительно по вине Самойловича…
Речь идет о так называемых «потемкинских деревнях». В свое время Екатерина совершила поездку в Новороссию и Крым, где увидела заложенные Потемкиным города, многочисленные деревни, сформированные новые кавалерийские части, почти достроенную крепость, корабли новорожденного Черноморского флота. Для освоения совсем недавно безлюдных местностей Потемкин совершил немало.
Вот только «черный пиар», направленный против России, к тому времени существовал уже двести с лишним лет, со времен Ивана Грозного и Ливонской войны… Саксонский посланник фон Гельбиг (не участвовавший в поездке) выпустил книжку, где постарался оболгать достижения Потемкина как только мог: по Гельбигу, деревни были «раскрашенными ширмами», которые по пути следования императрицы перевозили с места на место, перегоняли одно-единственное стадо скота, одних и тех же крестьян.
Херсонскую область Гельбиг объявил «картонной», а корабли Черноморского флота – «фанерными».
Это была обыкновенная брехня. Екатерину, женщину в высшей степени умную и наблюдательную, нельзя было бы обмануть «декорациями». К тому же вместе с ней путешествовали император Священной Римской империи Иосиф, принцы Нассау-Зиген и де Линь, французский посол граф де Сегюр и еще несколько знатных иностранцев. Никто из них особенно теплого расположения к России не питал, но никто из них, очевидцев, не упоминает о «фанере», «картоне», «декорациях», наоборот, весьма серьезно отзываются и о крепости, и о военных кораблях, и о прочем виденном.
И тем не менее сказочка о «потемкинских деревнях» распространилась и в России – среди врагов и недоброжелателей Потемкина. По каким-то неведомым причинам в эту малопочтенную компанию занесло и Самойловича, публично повторявшего эти выдумки. Узнав об этом, Потемкин обиделся (думается, вполне справедливо), и ордена Самойлович не получил. Чем для него все неприятности и ограничились – Потемкин, в общем, никогда не отличался особенным злопамятством…
В 1787 году перед Самойловичем вновь появилась перспектива осуществить давнишнюю мечту – стать преподавателем медицины. В Екатеринославе по указу императрицы собрались открывать университет с медицинским факультетом. Уже известно, что именно Самойловичу предстоит возглавить медико-хирургическую школу при создаваемом университете…
На сей раз все сломала война – очередная русско-турецкая война 1787 года. Самойловича как серьезного специалиста в области военной хирургии срочно отправляют для организации помощи раненым в район Кинбурнской косы, где ожесточенные бои с турками вели войска А. В. Суворова. 1 октября Суворов был нешуточно ранен в руку и грудь, Самойлович оказал ему первую помощь и лечил более месяца, ежедневно сообщая о состоянии здоровья своего тогда уже прославленного пациента. В рапорте Потемкину Суворов так писал о своем враче: «Доктора Самойловича труды и отличные подвиги, испытанные в здешних местах, небезызвестны Вашей милости… и я в числе оных по справедливости могу отозваться, что его искусством и трудами весьма доволен».
Суворов представил Самойловича к ордену Святого Владимира, но награды Самойлович вновь не получил. Не исключено, что из-за той старой истории с «потемкинскими деревнями». Потемкин, как уже говорилось, был не особенно злопамятен, но это означало лишь, что он специально не преследовал тех, кто по каким-то причинам оказывался у него в немилости, но некую «зарубку на память» себе оставлял.
Когда раны Суворова поджили, Самойловичу было поручено найти подходящее место, чтобы развернуть крупный, на тысячу мест, госпиталь. Он объездил обширные районы, посетил пять городов и наконец подыскал подходящее место в селе Витовка (которое позже Потемкин переименует в Богоявленское). Отличная питьевая вода (редкость в степном Причерноморье), удобное место вблизи фронта, многочисленные водные пути и сухопутные дороги – все это и определило место будущего госпиталя. Екатеринославский губернатор Нащокин получил предписание: «Построить лучший госпиталь с камня, чтобы им херсонские больные пользовались, считая это место и воду несравненно здоровее от херсонской, а настоящие палаты госпитальные превратить в магазины (склады. – А. Б.)и сад аптекарский там развести».
Дата открытия госпиталя известна – 16 июня 1788 года. Правда, до «палат каменных» было еще далеко – первое время «палатами» служили кибитки, походные домики и шалаши. За 180 дней осады сильнейшей турецкой крепости Очаков в строю из 80 000 русских солдат и офицеров осталось не более половины – не столько из-за смерти в бою и ран, сколько из-за болезней. Чтобы улучшить организацию лечения, Самойлович ходатайствует перед Потемкиным о введении должности смотрителя госпиталя. Потемкин его и назначил главным врачом (нет, положительно он не был столь уж злопамятен). Несмотря на изнуряющую работу в лазарете, Самойлович нашел время написать книгу «Способ по восстановлению в армии медико-хирургической работы».
Вскоре пришла беда. Человек честный и порядочный, Самойлович не выносил жуликов и проходимцев и безжалостно выгнал проворовавшегося немца-аптекаря. Тот отомстил, написав донос. Неизвестно, какие у него были связи и что он там нацарапал блудливой рученькой, но Самойловича уволили, и он два года оставался «без места». Неоднократные обращения в Адмиралтейство не помогали. Доведенный до отчаяния, Самойлович писал императрице: «Я первый основал и обустроил Витовский, ныне Богоявленский, госпиталь, где с 1788 года по май 1790-го были на моих руках на протяжении всего времени 16 тысяч больных военнослужащих, обессиленных тяжелыми болезнями. Из них вылечилось 13 824 и осталось на май месяц 1038 человек. Я слабый, больной, имею жену и двух малолетних детей. Прошу Вас меня трудоустроить или назначить пенсию».
Кстати, казна к тому времени так и не уплатила ему жалованье за последние 9 месяцев работы, но Самойлович об этом не упомянул. Все эти два года вынужденной безработицы он активно занимался наукой: анализировал свои многолетние записи и заметки, написал несколько новых книг на ту же тему – восстановление в армии медико-хирургической науки – и даже книгу «Описание мундиров медицинских чинов». А также обобщил результаты своей долгой работы с микроскопом. Все это позволяет думать, что в лютой бедности он все же не пребывал: чтобы так интенсивно заниматься два года научной работой да вдобавок содержать жену с детьми, кое-какими средствами непременно нужно располагать. Другое дело, что после тридцатилетней безупречной службы почетный член Парижской, Марсельской, Тулузской, Дижонской, Мангеймской академий наук, почетный доктор Падуанского университета чувствовал себя выброшенным на обочину жизни. Писал, что кажется себе «аки умершим, а со мною погребенные безвременно все труды мои, вся дражайшая наука моя».
