И у обоих, кстати, был видный предшественник – врач-философ Семен Герасимович Зыбелин (1735–1802). Учился и стажировался у Ломоносова в Академическом университете Российской академии наук, потом обучался медицине в германских университетах Кенигсберга и Лейдена, занимался химией и анатомией в уже тогда знаменитой берлинской клинике «Шарите», долго преподавал медицину в России, был одним из ближайших помощников Самойловича во время борьбы с московской чумой 1771 года.
Так вот, именно Зыбелин опередил свое время тем, что задолго до яростных схваток натурфилософов и «экспериментаторов» пытался в своей деятельности совмещать и теорию, и эксперимент. Пожалуй, он первым, развивая идеи об охране здоровья народа, рассматривая вопросы широкого распространения эпидемий и детской смертности, всегда связывал решение этих проблем и с окружающей средой, и с социальными условиями. Среди социальных факторов, влияющих на возникновение некоторых болезней и высокую смертность от них, он называл голод, непосильно высокие налоги, тяжелое экономическое положение иных слоев населения, определяя это как «утеснения». Многое из его публичных речей по тем временам выглядело изрядной крамолой, но всякий раз как-то обходилось без последствий…
Именно Зыбелин считается основоположником педиатрии в России. Он заложил основы изучения профилактики болезней, пропагандировал гигиену, закаливание организма. Иные его лекции так и называются: «О сложениях тела человеческого и о способах, как оные предохранять от болезни», «О правильном воспитании с младенчества в рассуждении тела, служащем к размножению в обществе народа».
Чересчур углубляться в эту тему – медицина и философия – я не буду. Ее рассмотрение потребовало бы отдельной книги (какие уже написаны до меня). Скажу лишь, что в России, а впоследствии и в СССР появились сильные школы врачей-философов. И сегодня в мединститутах студенты в обязательном порядке слушают курс философии. Теория и практика примирились после долгих, ожесточенных споров…
Глава восьмая
Врач, гусар, мушкетер
Жил, воевал и врачевал когда-то интересный человек – Григорий Яворский, к которому в полной мере относятся приведенные в названии главы определения. Именно он во времена войн с Наполеоном пытался создать оригинальную, но так и не прижившуюся структуру военно-медицинской службы. По мысли Яворского, военные врачи, великолепно владея оружием, должны были наравне со всеми ходить в атаку в боевых порядках, а при необходимости тут же, на передовой, оказывать помощь раненым.
Идея, прямо скажем, не из лучших: врач должен не рисковать жизнью, скача в боевых порядках с саблей наперевес, а лечить, находясь в безопасном отдалении от поля боя. Однако, если уж речь у нас идет о становлении медицины в России, нельзя пройти и мимо подобных теорий. Не зря же кто-то сказал, что заблуждения – неотъемлемая часть прогресса.
Что характерно, Яворский от своей идеи отказался по собственному почину, после происшедшего с ним самим случая. Уже будучи военным врачом, он участвовал в конной атаке на позиции противника, кроме пуль и картечи отвечавшего еще и стрелами. Дело было на Молдавском театре военных действий Отечественной войны 1812 года. Турки и татары, кроме огнестрельного оружия, широко применяли и луки. Как, впрочем, и калмыки с башкирами, воевавшие в составе русской кавалерии. По скорострельности лук превосходил тогдашний «огнестрел», а по дальности практически не уступал (чуть отклонившись в сторону, можно вспомнить: первые многозарядные револьверы Кольта не зря появились именно в США – прежде чем какой-нибудь американский вояка забивал новый заряд в свое однозарядное ружье или пистолет, заряжавшиеся к тому же с дула при помощи довольно долгой процедуры, лихой краснокожий успевал метко выпустить с полдюжины стрел…).
Так вот, летя в атаку, Яворский вдруг увидел, что неподалеку падает с коня со стрелой в груди его друг. Тут же спешился и подбежал посмотреть, что можно сделать. Быстро прикинув, что на пути стрелы нет ни сердца, ни крупных артерий, Яворский, не колеблясь, с силой протолкнул стрелу насквозь, обломив показавшийся из спины наконечник, и выдернул обе половинки. Раненый выжил, но, как потом рассказывал сам Яворский, он как-то моментально понял, что «отвоевался», что «пора из седла спускаться на землю» и отбросить свою прежнюю идею о наступающих в боевых порядках врачах.
Основоположником, первопроходцем, знаменитостью в какой-либо области медицины Яворский так и не стал, но прошел честный боевой путь. Родился он в 1770 году в семье киевского купца средней руки. Образование получил сначала в Киевской духовной семинарии и Киевской духовной академии (сколько раз эти учебные заведения всплывают на страницах нашей книги, сколько врачей, в том числе и ставших весьма известными, они дали!), а в 1795 году перешел в Санкт-Петербургское генеральное госпитальное училище. Спустя четыре года был аттестован лекарем и назначен в Санкт-Петербургский адмиралтейский госпиталь, откуда всего через несколько месяцев был переведен в мушкетерский (он же Саратовский гарнизонный полк Гартунга) и в том же году перешел в Лейб-гренадерский полк (что для скромного врача, наверняка не имевшего ни высоких покровителей, ни связей, было неплохой карьерой). Кстати, «мушкетером» его можно именовать не только по причине кратковременной службы в мушкетерском полку. На военной службе Яворский стал отличным фехтовальщиком, и его дуэли в донаполеоновский период считаются десятками (что как нельзя лучше соответствовало нравам той эпохи, сохранявшимся еще долгие годы).
В 1806 году он – доктор 5-й дивизии, а двумя годами позже – уже главный доктор Молдавской армии, в составе которой, как уже говорилось, и воевал на одноименном театре военных действий Отечественной войны 1812 года (как-то немного подзабылось, что велась она не только в Европе). В сражениях при Картане и Орловой Яворский не просто руководил подчиненными ему врачами – под огнем неприятеля наблюдал за действиями санитаров, сам ходил с ними в наиболее опасные места подбирать раненых, сделал много перевязок. За что и был награжден орденом Святой Анны 2-й степени, что, согласно тогдашним правилам, дало право купеческому сыну на потомственное дворянство.
По возвращении в Санкт-Петербург в декабре 1812 года Яворский был признан доктором медицины Санкт-Петербургской медико-хирургической академии и назначен генерал-штаб-доктором действующей армии, в рядах которой участвовал в заграничных походах против Наполеона. В 1814 году действующая армия была разделена на две, и Яворский остался в должности генерал-штаб-доктора 1-й армии, где и прослужил до 1820 года, после чего вышел в отставку, поселился в Петербурге и занялся частной практикой. Умер он в сентябре 1834 года.
Особо выдающихся свершений за генералом Яворским не числится. Просто-напросто он служил долго и честно и стал одним из тех, о ком поется:
Славою увиты, шрамами покрыты,
только не убиты…
Достойная все же биография.
Глава девятая
«Спешите делать добро»
Эти слова много лет были жизненным девизом врача Федора Петровича Гаазае (Гаас), именовавшегося в молодости Фридрих Иозеф Гааз. Немец и католик, большую часть жизни (1806–1853) он прожил в Москве, в русской православной среде. В отличие от многих, о ком рассказывает эта книга, он не был первопроходцем в какой-то из областей медицины, не совершил никаких открытий. Великим врачом его никак нельзя назвать. А вот человеком великой души – безусловно. Прославленный врач с безукоризненной репутацией, приятель ученых и аристократов, многих именитых москвичей, он поначалу был преуспевающим состоятельным чиновником, статским советником. Но затем посвятил все свои знания и силы, всего себя беднейшим из бедняков: арестантам, нищим, бродягам, бесприютным, «униженным и оскорбленным», бесправным. Для всех, кто к нему обращался, – от князей до каторжан, от профессоров до беглых крепостных, – он оставался заботливым, безотказным врачом, для многих еще советником и наставником, для бесправных – заступником, при этом ни к кому не относился как снисходительный добрый барин (мало ли таких от скуки играли в филантропов?), а всем и всегда был братом, взыскательным – но ласковым, пристрастным – и терпимым и беззаветно любящим. Христианином не только по убеждениям и образу мыслей, но и по сердцу, по образу жизни.
