Видя, что мальчик растет умным и сообразительным, с ним стал заниматься священник местной церкви – учил чтению, письму, началам Закона Божьего. Образование Федор продолжал в Харькове – сначала в уездном училище, потом «казеннокоштным» учеником губернской гимназии, где учитель В. М. Черняев (позднее – известный ученый) привил мальчику любовь к естествознанию, особенно к ботанике. В 1819 году Иноземцев поступил в Императорский Харьковский университет. Учеба не пошла – дело в том, что собственными средствами Иноземцев не располагал, стал опять-таки «казеннокоштным», а тем, кто учился на казенный счет, порой приходилось выбирать будущую профессию не по собственному желанию, а по воле начальства. Иноземцева, уже прочно собиравшегося связать жизнь с медициной, определили на факультет словесности, к которой он ни малейшей тяги не испытывал. А потому лекциями и семинарами откровенно пренебрегал и в результате был исключен с третьего курса «за шалости». Однако в 1826 году ему удалось «восстановиться» в университете, поступив как раз на медицинский факультет. Вот там он учился весьма успешно, без прогулов и «шалостей». Большая заслуга в этом одного из профессоров, Еллинского, отличавшего способного ученика. Уже на втором курсе Иноземцев штудирует лекции, предназначенные для третьего и четвертого курсов, чему Еллинский не только не перечит, наоборот, поощряет. На третьем курсе Иноземцеву доверили провести самостоятельную операцию – ампутацию голени, а там и еще несколько других.
Тут как раз и появился знаменитый указ Николая I, о котором я уже писал, – о создании в Дерпте Профессорского института для прирожденных русских. Успешно сдав экзамены, в Дерпт отправился и Иноземцев. Там он прожил четыре года в одной комнате с Пироговым, но дружбы меж двумя будущими корифеями медицины не возникло, скорее уж наоборот. Пирогов вспоминал впоследствии: «Наши лета, взгляды, вкусы, занятия, отношения к товарищам, профессорам и другим лицам были так различны, что, кроме одного помещения и одной и той же науки, избранной обоими нами, не было между нами ничего общего».
По правда говоря, со стороны Пирогова дело было еще и в банальной зависти, в чем он откровенно признался в своих дневниках, хотя и назвал ее «скверным чувством». Пирогов еще ровным счетом ничего не сделал в медицине, а Иноземцев, ученик знаменитого Еллинского, уже провел самостоятельные операции. Пирогов сам писал: «Он был несравненно опытнее меня и более, чем я, приготовлен».
Имело место и то, что сегодня мы назвали бы «психологической несовместимостью». Очень уж разные были люди. Пирогов – замкнутый, в чем-то даже нелюдимый, практически все время отдавал штудированию научных трудов. Иноземцев – полная противоположность: весельчак, душа компании – элементарно мешал Пирогову заниматься, собирая в их общей комнате развеселые вечеринки. Приходили, как на подбор, будущие знаменитости, ставшие впоследствии профессорами Московского университета: правовед П. Редкий, физиолог А. Филомафитский, филолог и историк Д. Крюков, терапевт В. Сокольский, политэконом и статистик А. Чивилев. Часто захаживали Владимир Даль, друг Иноземцева и Пушкина поэт Языков. Водки не было, но веселая компания долго гоняла чаи, дымила табаком, как три паровоза, за карточной игрой засиживалась за полночь. Пирогову приходилось нелегко – к тому же он табачного дыма на дух не переносил, как тогда, так и всю оставшуюся жизнь…
Как и Пирогов, Иноземцев, хотя и отдавал должное этим вечеринкам, учился серьезно, усиленно занимался физиологией, патологией, фармацией и, конечно, анатомией и хирургией. Прочитав несколько пробных лекций, он защитил в Дерпте докторскую диссертацию и два года стажировался в Европе у лучших тогдашних европейских хирургов: Грефе, Руста, Диффенбаха. Правда, Иноземцева поразило одно: эти светила хирургии не знали и знать не хотели… анатомии! На их операциях ассистировали специально приглашенные хирурги…
Вернувшись в 1835 году в Россию, Иноземцев читает в Академии наук лекцию «Обзор операций, назначаемых в каменной болезни». Предполагается, что он получит кафедру в родном Харьковском университете. Однако произошло событие, из-за которого и сегодня порой ломают копья историки медицины. Пирогов, имевший к тому времени самые блестящие характеристики и серьезные научные работы (отмеченные, как мы помним, двумя золотыми медалями), настоятельно высказывал желание получить в Московском университете кафедру медицины. Однако на кафедру эту был направлен не он, а Иноземцев. Сразу пошли сплетни о каких-то интригах, в том числе со стороны самого Иноземцева (иногда всплывающие и сегодня).
Меж тем сохранилось множество свидетельств того, что Иноземцев всегда радовался успехам дерптского однокашника и гордился им. Дело в другом: попечитель Медицинского института Московского университета граф Строганов нисколько не сомневался в талантах Пирогова, но его смущала молодость набирающего известность хирурга (Пирогову еще не исполнилось и двадцати пяти лет, и Строганов полагал, что молодому человеку трудно будет завоевать должный авторитет у своих студентов, в большинстве ровесников Пирогова). Тридцатитрехлетний Иноземцев (тоже обладатель прекрасных характеристик) выглядел как-то солиднее, что ли. К тому же пронесся слух о смерти Пирогова (и в самом деле слегшего тогда в Ревеле с тяжелой формой тифа). Так что кафедра досталась Иноземцеву. Весной 1839 года он «с высочайшего соизволения Государя Императора был отправлен за границу для узнавания современных усовершенствований по части практической хирургии с сохранением жалованья». Совершенствовался Иноземцев в университетах Германии, Франции, Италии, а вернувшись в 1840 году, по поручению министра народного просвещения «обозревал сравнительно с иностранными заведениями госпитали и учебные заведения в Санкт-Петербурге» и по итогам составил целый трактат по совершенствованию высшего отечественного медицинского образования. Не в последнюю очередь благодаря этому труду в Медицинском институте открылись факультетские и госпитальные клиники. Газета «Московские губернские ведомости» писала: «По общему признанию всех обозревавших подобные учреждения на Западе, факультетские клиники превосходят их и удобством помещения, и богатством пособий».
Иноземцев поставил перед собой цель: «Образовать как можно более научно-практических врачей». Разработал методы исследования разных болезней, их лечения и профилактики. Его студенты уже к третьему курсу осваивали амбулаторный прием больных, в целях тренировки наблюдательности вели подробные дневники, то есть истории болезни, умели накладывать повязки, ставить припарки, применять мази, а к пятому курсу уже самостоятельно оперировали.
Именно Иноземцев 1 февраля 1847 года впервые в России применил при операции эфирный наркоз – за неделю (по другим свидетельствам – за две) до Пирогова. Вместе со своим однокашником по Дерпту, ставшим уже профессором, А. М. Филомафитским и его учениками Иноземцев немало сделал для изучения действия наркоза, был членом комитета «по вновь открытому способу проведения без боли хирургических операций».
Подобно многим, он занимался и частной практикой. Среди его пациентов – Н. В. Гоголь, Т. Н. Грановский, И. С. Тургенев, Н. М. Языков, М. С. Щепкин, А. С. Хомяков, немало представителей высшей аристократии. Однако Федор Иванович принимал и лечил не только знать, знаменитостей и богачей. М. П. Погодин вспоминал: «Московские обыватели обязаны ему благодарностью за то, что в течение двадцати пяти лет в его доме до 50 человек бедных (ежегодно. – А. Б.) людей получали безвозмездно советы, лекарства, консилиумы и даже содержание. Летом, несмотря ни на какую погоду, приезжал он из Сокольников всякий день, чтобы служить этому доброму делу; каждому из нас случалось часто посылать к нему бедняков с записками».
