В 1831 году Даль, участвуя в подавлении польского мятежа, ненароком для себя получил с одной стороны выговор, с другой – поощрение. Войскам генерала Ридигера предстояло переправиться через Вислу, но не было ни моста, ни инженеров. Тогда Даль, взяв под команду саперов, навел мост, защищал его при переправе, а потом сжег, чтобы отрезать путь мятежникам. Его прямое начальство не придумало ничего лучшего, кроме как вынести врачу выговор «за неисполнение своих прямых обязанностей», а вот император Николай, узнав о происшедшем, тут же наградил Даля орденом.
Потом Даль поступил ординатором в петербургский Военно-сухопутный госпиталь, но литература притягивала по-прежнему, и он познакомился с Пушкиным, Жуковским, Крыловым, Гоголем, Языковым, Одоевским (именно Далю умирающий Пушкин подарит потом свой знаменитый перстень-талисман). В дальнейшем был и на гражданской службе. В 1859 году, выйдя в отставку и поселившись в Москве, посвятил все свое время главному делу своей жизни – «Толковому словарю». Одним из первых он занялся изучением русских говоров-диалектов.
Сам Даль формулировал поставленные перед собой задачи так: «Живой народный язык, сберегший в жизненной свежести дух, который придает языку стройность, силу, ясность, целость и красоту, должен послужить источником и сокровищницей для развития образованной русской речи». «Общие определения слов и самих предметов и понятий – дело почти неисполнимое и притом бесполезное. Оно тем мудренее, чем предмет проще, обиходнее. Передача и объяснение одного слова другим, а тем паче десятком других, конечно, вразумительнее всякого определения, а примеры еще более поясняют дело».
Выдающийся русский писатель Котляревский писал о словаре: «…и русская наука, словесность, все общество будут иметь памятник, достойный величия народа, будут вполне обладать произведением, которое составит предмет нашей гордости».
Уже в 1861 году за первые выпуски «Словаря» Даль получил Константиновскую медаль Императорского географического общества, в 1868 году избран почетным членом Российской академии наук, а по выходе в свет всего словаря награжден Ломоносовской премией академии.
И вновь, хотя речь на сей раз идет не о медицине, не дает покоя вопрос: КОГДА ОН ВСЕ ЭТО УСПЕЛ? «Толковый словарь живого великорусского языка», «Пословицы русского народа» (свыше 30 тысяч пословиц!). Собранные Далем четыре тысячи русских сказок. Учебники ботаники и зоологии для военно-учебных заведений. Изрядное количество статей по русскому языку, этнографии, естественным наукам, медицине. А ведь он еще и служил – то военным хирургом, то по гражданской части – и хорошо служил, исправно…
Великий был человек.
…Об Антоне Павловиче Чехове написано столько, причем серьезнейших работ, что, приступая к рассказу о нем, я, признаться, ощутил даже легкую оторопь: что же мне, скромному, еще-то добавить? Но, поскольку без Чехова наша книга никак обойтись не может, пришлось решиться…
В жизни Чехова медицина и литература были неразрывно переплетены, пожалуй, с самого начала. В 1879 году, окончив Таганрогскую гимназию, он приезжает в Москву и поступает на медицинский факультет Московского университета. А уже в следующем году в журнале «Стрекоза» выходит его первое произведение – знаменитый рассказ «Письмо к ученому соседу». С тех самых пор и до окончания врачебной практики главную часть доходов (а Чехов содержал еще родных) будут составлять не студенческая стипендия и не скромное жалованье врача, а гонорары от издателей (медицинскую практику Чехов оставит относительно быстро, в 1897 году, по совету врачей – туберкулез, бич России…).
Не буду состязаться с учеными литературоведами. Упомяну лишь об одном обстоятельстве: об этом как-то забыли, но именно Чехов стал одним из отцов-основателей российского детектива. Именно все практически черты детектива носит его вышедшая в 1884 году повесть «Драма на охоте» (даже многие из тех, кто ее не читал, могут вспомнить отличную экранизацию: фильм «Мой ласковый и нежный зверь»).
Для тех, кто повесть не читал, – кратко. Отставной судебный следователь Камышев, желая чуть подзаработать, приносит в редакцию литературного журнала свою повесть «Драма на охоте», причем сразу предупреждает: основана она на реальных событиях, невольным свидетелем которых (и даже сыграть в них свою роль) Камышеву как-то пришлось быть.
Камышев гостит у своего доброго приятеля, графа, этакого уездного светского льва, еще сохранившего кое-какие «остатки прежней роскоши» (хотя топор уже вовсю стучит по стволам пресловутых «вишневых садов»). Они встречают в лесу юную красотку. Девушка – дочь здешнего лесничего, бедного, запойного, полусумасшедшего. Жизнь такая ее, умную и расчетливую, не может не тяготить, а потому она вскоре из голого расчета выходит замуж за графского управляющего: человек, конечно, пожилой, но занимает неплохую должность, вдобавок дворянин, даже именьице есть, пусть и заложенное. Одним словом, история стара как мир.
А вот дальше начинаются едва ли не шекспировские страсти. Оленьке, юной новобрачной, случившегося откровенно мало – честолюбивая девочка хочется подняться еще выше… И она без особых моральных терзаний становится любовницей графа (с расчетом на большее), а там и Камышева – пожалуй что «для души». Какое-то время так и существует чуть сюрреалистический этот любовный четырехугольник: законный муж (от которого она, впрочем, переселилась к графу), не на шутку влюбившийся Камышев и граф, который что-то отнюдь не спешит предлагать руку и сердце, наоборот, начинает откровенно тяготиться надоевшей игрушкой. И юная красавица, уже понимающая, что попала в нешуточный житейский переплет.
Во время очередной охоты, устроенной уездным «высшим светом», ее находят раненной в бок ножом, и она вскоре умирает, так и не успев назвать имя убийцы. Расследование ведет Камышев, как ему и полагается по должности судебного следователя. Виновника он находит быстро – муж-рогоносец, люто ревновавший к графу. Убийца отправляется на каторгу, но умирает еще на этапе. Такая вот печальная история.
А финал… Когда через пару месяцев Камышев приходит к редактору узнать о судьбе своей повести, тот (предшественник многочисленных сыщиков-любителей последующих времен) очень логично, обстоятельно и убедительно объясняет Камышеву, что тот тогда ошибся и отправил на каторгу невиновного (ну, отправлял, разумеется, суд, но главную роль сыграли выводы Камышева). Аргументы настолько убедительны и неопровержимы, что Камышев даже не пытается дискутировать. Вопрошает лишь:
– Кто же тогда убил?
На что ему редактор спокойно отвечает:
– Да вы и убили…
И столь же логично, убедительно, обстоятельно, в хорошем стиле Шерлока Холмса (первая повесть о котором появится лишь через три года) объясняет, почему он уверен, что убил именно Камышев. И тот сознается. Правда, оба понимают, что признание ничем настоящему убийце не грозит: нет ни улик, ни прямых доказательств, прошло восемь лет, многие свидетели мертвы…
Такая вот история. Классический, чистейшей воды детектив. Кстати, только лет тридцать спустя, если не больше, на этот сюжетный ход наткнется Агата Кристи и использует его в одном из своих лучших романов: тот, кто рассказывал об убийстве, на последней странице и оказывается убийцей. Безусловно, к этому открытию леди Агата пришла самостоятельно (нет сведений, чтобы она когда-нибудь читала Чехова) – но первым был все-таки Антон Павлович…
