— Да, да. Все понятно. Ты вылитый отец, только его мужеством не обладаешь. Знай же, Бодален: ты был мне полезен, пока находился с ним рядом. Здесь ты беглец, и от тебя нет никакого проку. Опасайся вызвать мое недовольство. Бодален побледнел.
— Разумеется, мой господин. Я… я буду счастлив… Карта, вы говорите?
— Ты получишь и карту, и десять надежных людей. Самых надежных. А в случае успеха, Бодален, награда превзойдет все твои ожидания. Ты станешь королем Дреная.
Бодален с улыбкой кивнул.
— Я послужу вам на славу, господин. Вы ошибаетесь, говоря, что во мне нет мужества, — я докажу вам обратное.
— Разумеется, мой мальчик. Прости меня, я говорил в гневе. Готовься в дорогу.
Экодас проводил Шиа через трапезную наверх, в кабинет Дардалиона, и постучался.
— Войдите, — сказал настоятель. Экодас открыл дверь и пропустил девушку вперед. Дардалион встал и поклонился ей.
— Добро пожаловать, дорогая. Сожалею, что твое путешествие по дренайской земле началось столь беспокойно.
— Разве? — ответила Шиа, насмешливо оглядывая кабинет, битком набитый книгами, листами и свитками.
— Ты умеешь читать?
— Нет. Зачем мне это?
— Чтобы понять свои нужды и желания, мы должны вникнуть в нужды и желания тех, кто жил раньше нас.
— Не вижу в этом смысла. Ясно и так, в чем заключались их желания, — иначе нас не было бы здесь. И мы желаем того же, потому и заводим детей.
— По-твоему, история ничему не учит? — спросил Экодас.
— История, может, и учит, но здесь у вас не история, а сплошная писанина. Ты, что ли, здесь главный? — спросила она Дардалиона.
— Да, я настоятель, а монахи, которых ты видела, — мои ученики.
— Он хорошо дерется, — с улыбкой кивнула она на Экодаса. — Ему не место среди твоих молельщиков. — В твоих устах это слово звучит оскорбительно, — вспыхнул Экодас.
— Если ты чувствуешь себя оскорбленным, значит, это правда.
Дардалион с улыбкой вышел из-за стола.
— Мы рады тебе, Шиа, дочь Носта Врена. Утром мы укажем тебе дорогу к твоему брату, Белашу.
Она рассмеялась, сверкнув темными глазами. — Твоя власть не удивляет меня, Среброголовый. Я сразу поняла, что ты ясновидящий.
— Каким образом? — воскликнул Экодас. Дардалион с улыбкой положил руку па плечо растерянного монаха.
— Как иначе я узнал бы об ее приключении? У тебя острый ум, Шиа, и ты храбрая девушка.
— Нет нужды говорить мне, какая я. Правда, похвалу всегда приятно слышать. А теперь мне хочется спать. Этот боевой молельщик сказал, что укажет мне постель.
— Проводи нашу гостью в западное крыло, Экодас. Я велел развести огонь в спальной, что выходит на юг. — Дардалион снова поклонился Шиа. — Приятных сновидений, юная госпожа.
— Это уж как повезет, — с той же легкой насмешкой в глазах ответила она. — Ты позволишь своему человеку спать со мной?
— Боюсь, что нет. Мы все принесли обет целомудрия.
— И зачем только мужчины играют в такие игры? От долгого воздержания начинают болеть спина и живот. И голова тоже.
— Зато, — Дардалион едва сдержал улыбку, — это дарит твоему духу радости, несравнимые с земными удовольствиями.
— Ты знаешь это наверное или из книг?
— Из книг, — признался он. — Но вера — неотъемлемая часть нашей здешней жизни. Доброй тебе ночи.
Экодас с пылающим лицом повел надирку по коридору, и раздавшийся позади смех настоятеля усугубил его смущение.
Комната была невелика, но в очаге горел огонь, и узкую кровать застелили чистыми одеялами.
— Надеюсь, тебе здесь будет удобно, — чопорно проговорил Экодас. — Утром я принесу тебе завтрак — хлеб с сыром и сок летних яблок.
— А тебе когда-нибудь снятся сны, молельщик?
— Снятся, и часто.
— Тогда желаю тебе увидеть во сне меня.
Глава 10
Они разбили лагерь в лесной лощине и развели костер, обложив его камнями. Сента, Ангел и Белаш спали, а Нездешний взял на себя третью смену караула. Он сидел на пригорке, прислонясь к дереву, сливаясь в своей черной одежде с мраком ночи. Рядом лежал пес, которого он назвал Рваным.
Мириэль легла спиной к огню, завернувшись в плащ. Плечам было тепло, а ногам холодно. Осень близилась к исходу, и в воздухе пахло снегом. Ей не спалось. От хижины они ехали почти в полном молчании, но Мириэль держала со своими спутниками мысленную связь. Белаш думал о доме и о мести, а в его мыслях о Нездешнем неизменно присутствовал острый нож. Ангел был растерян. Он не хотел ехать на север, но и бросать их не хотел. Его мысли о Мириэль были столь же противоречивы. Он любил ее почти отеческой любовью и все же испытывал к ней вожделение. Сента подобным раздвоением не страдал. Его ум изобиловал сладострастными картинами, которые и волновали, и пугали юную горянку.
Нездешнего она не трогала, боясь темной области, которая открылась ей в Нем. Она села, подложила хворосту в костер и протянула ноги к огню. В голове у нее начал шептать какой-то голос, так тихо, что поначалу она подумала, будто ей это мерещится. Но голос не уступал, хотя слов она по-прежнему не разбирала. Она сосредоточилась, собрав в горсть всю свою силу, но безуспешно. Это начинало ее бесить. Она легла, закрыла глаза, и дух ее вышел из тела. Теперь шепот стал яснее, но по-прежнему казалось, что он идет откуда-то очень издалека.
— Кто ты? — спросила она.
— Доверься мне!
— Нет.
— От этого зависит жизнь множества женщин, детей и стариков. — Покажись!
— Не могу: я слишком далеко от тебя, и даже разговор дается мне с трудом.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Вернись в свое тело и разбуди Белаша. Пусть он протянет левую руку над костром и разрежет ладонь, чтобы кровь упала в пламя. Скажи, что так велел ему Кеса-хан.
— И что же потом?
— Потом я приду к тебе, и мы поговорим. — Чьи жизни от этого зависят? — спросила она, чувствуя, как взволнован ее собеседник.
— Я не могу больше говорить. Скорее, иначе связь прервется. Мои силы на исходе.
Мириэль вернулась в свое тело и подошла к Белашу, но он сам вскочил на ноги с ножом в руке. Она передала ему приказ Кеса-хана, думая, что надир начнет расспрашивать ее и сомневаться. Однако он тут же простер руку над костром и полоснул ножом по раскрытой ладони. Кровь пролилась в огонь.
Тогда Кеса-хан заговорил так громко, что Мириэль едва устояла на ногах.
— Теперь ты можешь прийти ко мне.
