Осознав это, я остановился так резко, что едва не полетел на землю. Дышал тяжело, никак не мог унять сердцебиение: казалось, сердце сейчас вырвется из груди, как снаряд, разорвав грудную клетку.
Но хуже всего было то, что, остановившись сам, я услыхал, как мой преследователь тоже остановился. Трава шуршала совсем рядом, тихий смех замер возле меня.
Я вытащил из кармана телефон и трясущимися, непослушными руками включил фонарик. Лишь бы зарядка не села: я ведь давно сотовый не заряжал.
«Ну же, не будь мудаком!» — велел я себе и резко обернулся, направив свет в темноту. Позади никого не было. Луч фонаря метался по темному полю, но освещал лишь высокую траву, дорожку, растущие тут и там деревья.
— Артемушка! — услышал я и, не сдержавшись, заорал от ужаса. Повернулся и увидел стоящую в двух шагах тетю Лиду.
На долю секунды лицо ее, освещенное неверным светом фонарика, показалось мне уродливым, безглазым, сморщенным, как у глубокой старухи, но в ту же секунду наваждение растаяло. Показалось, конечно же.
— Ты… как тут… А я… — мне никак не удавалось закончить фразу.
— Увидела, что ты ушел. Дай, думаю, встречу. Темно уже, а тебя нет. Слышу, кричишь.
Я немного успокоился и сумел вполне внятно сказать:
— Мне показалось, я еще далеко от дома. Вроде шел, а…
— Далеко? — перебила тетя Лида. — Вот же он.
— Кто? — тупо спросил я.
— Да дом же, глупыш!
Я посветил перед собой и увидел, что мы стоим возле калитки. Поле осталось позади. Поле и то, что там обитало, преследовало меня.
«Брось, — сказал я себе. — Наслушался ерунды, уже и мерещиться всякое стало».
— Пойдем домой, — сказала тетя Лида. — Набегался. Чайку попьем.
Заходя в дом, я спросил себя, откуда она узнала, что я бегал. В темноте, что ли, видит? Хотя я дышал, как скаковая лошадь после скачек.
Тетя Лида заперла дверь, усадила меня за стол, захлопотала возле плиты.
— Куда ходил-то? — спросила она. — Вот же не сидится человеку спокойно.
— Они говорят, ты с нечистью знаешься, — выпалил я. Тетя Лида обернулась, держа в руках заварочный чайник. — Боятся тебя до полусмерти, так что незачем переживать. Никто не сунется.
Тетя Лида поставила чайник на стол и присела возле меня.
— Ты прости меня. Обманула, — покаянно проговорила она, теребя скатерть. — Я не их боюсь. Люди в деревне и правда напуганы, они думают, из-за меня их беды. Только это не так. Здесь, в полях, обитает существо… — Тетя Лида откашлялась, точно не решаясь продолжить. — Жуткое. Ты не думай, я не вру. Мы с твоей матерью случайно увидели его, когда маленькими были. Спаслись кое-как. Наташа потому и уехала отсюда: боялась очень, спать перестала. Она не рассказывала?
Я потрясенно молчал.
— Нет, конечно. Сбежала и все. А я осталась.
— Ты же шутишь, да? — недоверчиво спросил я.
— Оно путников поджидает. Идет за ними в темноте…
«Шаги. Мне не почудилось!»
— Морочит, не выпускает с поля, играет с ними, потому что людским страхом питается. Зовет на разные голоса. Убежать от него невозможно. Один только способ спастись: утра дождаться, не отзываться на зов, как бы оно ни звало. Много народу в окрестностях сгинуло, пропало бесследно, а иных находили мертвыми: вроде как сердце остановилось, не выдержало.
При мысли о том, что могло со мной случиться там, в поле, меня прошиб холодный пот. А если бы тетя Лида не подоспела вовремя?
— Почему ты не уехала?
Тетя Лида пожала плечами.
— Уж как-то приноровилась тут жить. По ночам не выходила из дому, что бы ни случилось. — Она помолчала. — Люди говорят, я ведьма. Может, и есть что-то. Я чувствую иногда такое, чего другие не чувствуют. Есть у меня какая-то сила, сама не понимаю. И я подумала: может, это моя судьба? Остановить его? Многие годы пыталась понять, что оно такое, как его прогнать, книги разные читала.
— И как? Поняла?
Взгляд ее стал затравленным.
— Попробовала кое-что сделать. Обряд один провести. Я потому тебя и позвала. — Тетя Лида замялась. — Ему не нравится, что я пытаюсь его прогнать, оно будет пытаться меня выманить наружу и…
— Сегодня?
Она кивнула.
— Но зато если не поддаться ему, оно уйдет искать новое место. И с завтрашнего дня все будет хорошо. Люди в деревне смогут жить нормально. И я тоже.
В этом вся тетя Лида — вечно о других думает.
— Что за обряд?
Она светло улыбнулась.
— Долго объяснять, да и какая разница? Главное — дома сегодня оставаться. Мы же справимся? Вдвоем не так страшно. Ты, наверное, злишься, что я тебя втянула? Я бы на твоем месте тоже злилась. Но если все закончится, Наташа сможет приезжать.
Я понял, что она скучает по сестре, и рассердился на мать. Сбежала, общаться перестала — а разве тетя Лида виновата в том, что тут тварь какая-то завелась?
Мы занавесили окна, заперли двери. Я сидел и смотрел, как тетя Лида, обходя дом, рисует мелом странные фигуры над дверными косяками и окошками, как расставляет по углам странные предметы вроде чаши с медом и молоком, свечей на плоских блюдцах, развешивает пучки сухой травы.
— Оно будет нас пугать, но мы не испугаемся, верно?
Хотел бы и я быть в этом столь же искренне убежденным.
Тетя Лида склонилась над столом, на котором стоял большой хрустальный бокал на тонкой ножке. Внутри переливалась в свете лампы жидкость золотистого цвета. Тетя Лида взяла нож и, чуть помедлив, сделала надрез на пальце.
Я охнул, она улыбнулась.
— Ничего, не больно. — Пара капель упала в жидкость, которая мгновенно стала алой. — Мне и твоя кровь нужна, — смущенно проговорила тетя Лида.
Криво улыбнувшись, я протянул руку, стараясь сохранить невозмутимый вид. Боль была острой, но тут же прошла. Я думал, тетя Лида и моей крови накапает в бокал, но она вместо этого принялась водить моим окровавленным пальцем по стенкам чаши, бормоча при этом что-то себе под нос. Закончив, возвестила:
— Защита готова. — Она поставила бокал на середину стола. — Нам теперь только от полуночи до рассвета пересидеть в доме — и все.
Словно подтверждая ее слова, где-то в глубине дома часы пробили двенадцать раз. Отсчет начался.
Мы сидели в гостиной возле стола, хотя могли находиться где угодно, объяснила тетя Лида. Просто на виду друг у друга было спокойнее. Поначалу все было тихо, минуты бежали, мы негромко беседовали, пока разговор не угас.
Я протянул руку к чаше, но тетя Лида воскликнула:
— Нет-нет! Ты не должен ее касаться!
