— Не копошись, желтый, — раздался чей-то голос. — Тебе нельзя вставать. — Над Ю-ю нависла другая физиономия, с распухшим носом и подбитыми глазами. Она принадлежала кудрявому сержанту стражи, который наскочил на Ю-ю много-много лет назад. Все это создавало большую путаницу. — Тебе чего надо-то? — спросил стражник.
— Воды, — сказал Ю-ю. Сержант, присев на кровать, подал ему чашу. Ю-ю взял ее правой рукой и жадно напился. — Спасибо. — Он пытался собраться с мыслями. Множество картин кружилось у него в голове, как бусины порванного ожерелья. Закрыв глаза, он медленно и осторожно стал нанизывать их на нить. Он ушел из Чиадзе, побив Ши Да. Встретил разбойников, а потом Кисуму. Вместе они пришли... На миг Ю-ю уплыл в сторону, но вспомнил дворец и таинственного Серого Человека. Его глаза широко раскрылись. — Где мой меч?
— Меч тебе пока не понадобится. Вот он, у стенки.
— Дай мне его, пожалуйста.
— Ладно, сейчас.
— Держись только за ножны, — предупредил Ю-ю. Сержант положил меч рядом с ним и вернулся на свой стул у двери. — Что ты тут делаешь? — спросил Ю-ю.
— Рыцарь приказал мне охранять тебя. Он, как видно, полагает, что у тебя есть враги, — улыбнулся стражник.
— Ты тоже к ним относишься?
— Если честно, то да, — вздохнул сержант. — Не нравишься ты мне, желтый. Но Рыцарь платит мне жалованье и хорошо обращается со мной, а я взамен выполняю его приказы. Мне наплевать, будешь ты жить или умрешь, но ни один твой враг не приблизится к тебе, пока я жив.
— Долгой тебе жизни, — с улыбкой пожелал Ю-ю.
— Это правда, что на вас напали адские псы?
К Ю-ю вернулись обрывки памяти — руины под луной, черные звери, бесшумно крадущиеся во мраке.
— Да, правда.
— Какие они из себя?
— Волки рядом с ними — поросята, — невольно содрогнувшись, ответил Ю-ю.
— Страшно было?
— Еще бы. Как твой нос?
— Болит. Все потому, что я не послушался отцовского совета: если уж собрался драться, так дерись, а не разговаривай. Ты бьешь будь здоров, желтый.
— Меня зовут Ю-ю.
— Меня Эмрин.
— Рад познакомиться.
— Не очень-то радуйся. Я собираюсь рассчитаться с тобой, когда ты оклемаешься.
Ю-ю улыбнулся и снова заснул. Когда он проснулся в следующий раз, уже стемнело и на стене висела зажженная Эмрином лампа. Сам сержант дремал, сидя на стуле. Ю-ю проголодался. Не видя в комнате ничего съестного, он спустил ноги с кровати, оперся на вложенный в ножны меч и встал. Ноги держали его не слишком надежно.
— Ты что это вытворяешь? — осведомился проснувшийся Эмрин.
— Хочу поесть чего-нибудь.
— Кухня двумя этажами ниже. Тебе до нее не дойти. Погоди часок, тогда кто-нибудь из девушек принесет нам поужинать.
— Мне неохота лежать. Неохота быть слабым. — Ноги внезапно подкосились, Ю-ю хлопнулся на кровать и выругался по-чиадзийски.
— Ладно, я тебе помогу, — смилостивился Эмрин, — однако голым шататься по дворцу не годится. — Он собрал одежду Ю-ю и кинул ее на кровать.
Ю-ю кое-как влез в штаны, и Эмрин помог ему натянуть сапоги из волчьей шкуры. Без рубашки пришлось обойтись, поскольку Ю-ю никак не мог поднять левую руку. Голый до пояса, он, опираясь на Эмрина, заковылял к двери.
— Ты крепче, чем кажешься, Разбитый Нос.
Эмрин, хмыкнув, открыл дверь, и они потащились по коридору к лестнице. Через несколько минут после их ухода перед дверью комнаты Ю-ю возник яркий светящийся шар. Из него выплеснулся холодный воздух, оседая инеем на ковре. Шар начал расти и превратился в белый ледяной туман, занявший все пространство от пола до потолка. Из тумана, шаркая, выступили две огромные фигуры, молочно-белые и безволосые. Одна, нагнув голову, вошла в комнату и хватила рукой по кровати. Койка, переломившись надвое, врезалась в дальнюю стену. Красные глазки второй злобно оглядывали коридор. Потом из тумана явилось третье существо — чешуйчатый белый змей с длинной плоской головой. Поводя головой из стороны в сторону над самым ковром, змей принялся нюхать воздух четырьмя щелястыми ноздрями, а затем пополз по коридору к лестнице.
Туман перекатился через двух других чудищ и заструился вслед за змеем.
В кухне, насчитывающей футов пятьдесят в длину и двадцать в ширину, стояло несколько железных, обложенных камнем плит. На полках вдоль северной стены рядами и стопками выстроились тарелки, кувшины и чашки. В пяти больших стеклянных горках хранились хрустальные кубки и блюда, в буфетах под полками — кухонная утварь и приборы. Одни двери, проделанные в восточной стене, открывались на лестницу, ведущую в южную башню, другие — на лестницу главного зала.
Окон не было, а потому в кухне, несмотря на многочисленные скрытые дымоходы, отводящие тепло от печей, стояла невыносимая жара, когда еда готовилась в больших количествах и десятки слуг сновали взад-вперед.
Даже теперь, когда слуги легли спать и горели только две лампы, здесь было еще довольно душно после приготовления ужина. Кива взяла из ящика нож, открыла дверцу буфета, достала оттуда круглый каравай с хрустящей корочкой, кусок обжаренной в меду ветчины, масленку и поставила все это на длинный мраморный стол.
— Это же мясной нож, — засмеялась Норда. — Учить тебя еще да учить, деревенщина.
Кива показала ей язык, продолжая кромсать хлеб своим ножом.
— Нож — он и есть нож. Если он острый, им можно резать все что хочешь.
Норда закатила глаза.
— Есть ножи для рыбы, для мяса, для хлеба, для устриц, для фруктов, для сыра. Придется тебе научиться этому, если хочешь прислуживать за столом на пирах у Рыцаря.
Кива, не отвечая, сняла крышку с масленки и намазала хлеб маслом.
— Для масла тоже есть ножи, — не преминула заметить Норда.
— Только железо впустую переводить, — фыркнула Кива.
— Ножи, как и мужчины, — опять засмеялась Норда, — используются каждый для своей цели. Одни для охоты, другие для любви.
— Ш-шш — при мальчике!
— Он спит, — сказала Норда. — Дети всегда так: то ему играть загорится, то есть захочется. А приведешь его в кухню да нарежешь целую гору хлеба — он уж уснул и все твои хлопоты ни к чему. — Обе девушки постояли, глядя на мальчика, который спал на скамейке, положив белокурую голову на руку. — Милашка какой, — шепнула Норда. — Как вырастет, будет бегать за юбками, оно сразу видно. Эти невинные глазки растопят не одно каменное сердце. Девчонки из платьев будут выскакивать, моргнуть не успеешь.
— Может, у него все будет по-другому, — возразила Кива. — Влюбится в кого-нибудь, женится и будет жить счастливо.
