– Ты на вкус как корица, – бормочет он, и его язык снова начинает меня изучать, лаская мой и вызывая стон из глубины моего горла.
Я цепляюсь за него, целиком и полностью растворившаяся в его ласках. Я кусаю его за нижнюю губу и скорее чувствую, чем слышу, как стон вибрирует в его груди. Его ладони скользят вверх по моим ребрам, залезая под мой топ, пока не оказываются прямо под грудью. Внезапно я жалею, что сняла свитер, тогда бы у меня был дополнительный слой защиты между моей плотью и соблазнительными прикосновениями Конора.
– Ты так меня возбуждаешь, Тейлор.
Его губы находят мою шею, и он оставляет на ней засос, вызывая у меня шквал мурашек. Он делает своими бедрами медленный чувственный толчок, от которого я опять стону.
Он снова меня целует, обводя языком линию моих губ. Потом он отстраняется, и я вижу, как та же страстная, неутолимая жажда, которую чувствую я, отражается в его глазах.
– Поехали сегодня ко мне домой, – шепчет Конор, мать его, Эдвардс.
И это разрушает заклятье.
Тяжело дыша, я роняю руки с его широких плеч и опускаю их по швам.
Черт побери. Черт побери, что со мной не так? Я не ясновидящая, но я и без этого знаю, чем все это обернется.
Я поеду к нему домой.
Я лишусь с ним девственности.
На одну потрясающую ночь он перевернет мой мир.
А на следующей неделе я буду просто очередной грустной дурой, поднимающей руку вместе с остальными его жертвами, когда другие спросят, кто с ним переспал.
– Тейлор? – Он все еще смотрит на меня. Ждет.
Я кусаю губу. Остывая от жара его тела, я медленно качаю головой и говорю:
– Ты отвезешь меня домой?
12. Конор
Я не могу понять Тейлор. Тогда, у барной стойки, я думал, что между нами установилась связь. Иногда я могу быть полным идиотом, но я всегда чувствую, когда девушка искренне целует меня в ответ. Она точно что-то почувствовала. Но как только мы остановились, она снова закрылась в себе, хлопнула перед моим лицом дверью, и теперь я везу ее домой с твердым убеждением, что она опять на меня злится.
Я не могу понять, чего она от меня ждет. Я бы оставил ее в покое, ушел бы из ее жизни, если бы знал, что Тейлор и правда этого хочет, но, по-моему, это не так.
– Поцелуй был ошибкой? – спрашиваю я, взглянув на пассажирское сиденье.
Она вновь надела свой свитер, и это чертовски обидно. Шелковый топ, который скрывается под ним, чертовски соблазнителен. Мой член до сих пор под впечатлением.
Она долго молчит, смотря в окно, словно желая оказаться как можно дальше от меня. Наконец она бросает на меня быстрый взгляд и говорит:
– Это был хороший поцелуй.
Хороший?
Охренеть. Это самая прохладная реакция на поцелуй, которую я только получал в своей жизни. И вряд ли это можно считать ответом на мой вопрос.
– Тогда в чем дело? – уточняю я.
– Просто… – Она вздыхает. – Ну подумай обо всех тех людях, которые смотрели на нас в баре.
Если честно, я никого, кроме нас, не замечал. Когда я с Тейлор, я смотрю только на нее. Что-то в ней манит меня, и дело не только в том, что мое тело желает ее. Да, я бы с радостью вытрахал ей мозги, но я не из-за этого заявился сегодня в кафе без приглашения.
Тейлор Марш понятия не имеет, какая она классная, и это охренеть как обидно.
– Прости, если поставил тебя в неловкое положение, – хрипло говорю я. – Я этого не хотел.
– Нет, я знаю. Но ты же должен понимать, что сказали бы люди, увидев такого, как ты, с такой, как я.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Черт возьми, Конор, брось притворяться! Тут же все очевидно! Я знаю, ты пытаешься меня утешить, и это мило, но давай посмотрим правде в глаза. Люди смотрят на нас и думают: «Что он делает с ней?» Мы – мишень для насмешек.
– Чушь какая. Я так не считаю.
– Боже мой, ты же сам слышал это на банкете! Ты слышал ту хрень, которую говорили про нас Абигейл и ее армия кретинов.
– Ну и что? Меня не колышет, что думают другие. – Я не живу с оглядкой на мнения окружающих и не стараюсь угодить кому-то, кроме себя самого. Я бы с радостью попытался угодить и Тейлор, если бы она, мать твою, мне позволила.
– Ну, может быть, должно колыхать. Уверяю тебя, они о нас ничего хорошего не думают.
В ее голосе слышится холод – впервые за все то время, что мы знакомы. Даже ненависть. Она направлена не на меня, но я начинаю понимать, до чего же глубоко в ней засели комплексы.
Мой следующий выдох получается рваным, негодующим.
– Я буду твердить это, пока до тебя не дойдет: в тебе нет ничего ненормального, Тейлор. Между нами нет никакой деспотичной иерархии. Я хочу тебя. Я хочу тебя с того момента, как увидел, как ты идешь ко мне на той вечеринке.
Ее бирюзовые глаза слегка расширяются.
– Я серьезно, – говорю я. – За день у меня возникает тысяча грязных мыслей о тебе. Той ночью в моей комнате, когда ты водила пальцами по моим волосам, у меня едва не случился стояк, хотя я просто лежал.
Я останавливаюсь у дома Тейлор и паркую джип. Я поворачиваюсь к ней, но она все так же глядит прямо перед собой.
Во мне опять крепнет негодование.
– Я понимаю. У тебя проблемы с восприятием своего тела. Что-то в твоей жизни заставило тебя ненавидеть свою внешность и прятаться в легинсах и мешковатых свитерах.
Наконец Тейлор поворачивает голову ко мне.
– Ты понятия не имеешь, каково это – быть мной, – резко говорит она.
– Не имею. Но, мне кажется, если бы ты попыталась – хоть немного – принять себя, то, возможно, поняла бы, что у всех остальных тоже есть свои комплексы. И может быть, тогда ты поверишь парню, который говорит тебе, что ты его дико привлекаешь. – Я пожимаю плечами. – Носи все, что ты, черт возьми, хочешь, Тейлор. Но у тебя невероятное тело, и ты должна уметь демонстрировать его, а не прятаться всю свою жизнь под бумажным пакетом.
Она резко отстегивает ремень безопасности и берется за ручку двери.
– Тейлор…
– Спокойной ночи, Конор. Спасибо, что подвез.
И она уходит, хлопнув дверью.
Что я, мать твою, сделал?
Я хочу выскочить и побежать за ней, но слышу внутренний голос, который меня останавливает. Это тот голос на задворках сознания, из-за которого возникают все мои самые тупые идеи. Саморазрушительный, самоуничижительный засранец, который берет все хорошее, легкое и чистое и просто, мать твою, разрывает все в клочья.
Правда в том, что Тейлор совсем меня не знает. Она понятия не имеет, каким ублюдком я был в Лос-Анджелесе и какую хрень я делал, чтобы вписаться в коллектив. Она понятия не имеет, что чаще всего я до сих пор не вписываюсь: здесь, там, где угодно. Что годами я примерял маски, пока чуть не забыл, какой я на самом деле. Я никогда не был доволен результатом.
