– Иди погрейся в джипе. – Я отдаю Баки ключи.
Он выхватывает их у меня.
– Ненавижу быть на природе.
Как только он оказывается вне зоны слышимости, парни валятся на колени от смеха.
– У него теперь травма на всю жизнь, – говорит Фостер, сквозь хохот.
– Этот чувак больше никогда не пойдет на пляж, – соглашается Гэвин.
– Я понимаю его. – Усмехнувшись, Хантер неторопливо бросает весь покрытый калом мусор в ведро.
Если не считать Баки, парни с азартом отнеслись к тому, чтобы занять этим свое субботнее утро. И, если честно, для меня многое значит то, что они проявили интерес к тому, что так для меня важно. После переезда на восточное побережье у меня недоставало времени на то, чтобы вернуться к своим увлечениям. Хоккей и пары не оставляли возможности для серфинга или выездов на пляж. Но Тейлор заставила меня задуматься о том, чтобы найти способ снова заняться волонтерством. Она тоже хотела к нам присоединиться, но я подумал, что это хороший повод собрать всех парней вместе. Сезон закончился, и мы теперь почти не бываем вместе в одной комнате. Или на одном пляже.
Не буду врать: отчасти я соскучился по ним. Да, я живу чуть ли не с половиной этих засранцев, но потеть вместе на льду – это другое. Тренировки. Часы в автобусе. Девяносто минут чистой зубодробительной решительности. Я почти не осознавал, что значит для меня хоккей, пока не начал с ними играть. Эта команда заставила меня его полюбить. Эти парни стали моими братьями.
В кармане вибрирует телефон. Я сперва решаю, что это Тейлор, желающая узнать, во сколько я вернусь, но на экране появляется незнакомый номер. Я уже догадываюсь, что это значит.
Кай.
Не надо ему отвечать. Когда доставляешь ему удовольствие, ничего хорошего из этого не выходит. Но внутри просыпается какое-то ноющее чувство, которое мешает мне переадресовать его на автоответчик. Потому что, когда дело касается Кая Тернера, лучше видеть, как он приближается. Худшее, что я могу сделать, – снова подпустить его к себе незаметно.
– Что? – рявкаю я в ответ.
– Полегче, братан. Остынь.
– Я занят.
– Я вижу.
У меня леденеет кровь. Стараясь не привлекать внимания, я оглядываюсь вокруг, осматривая пляж, парковку. Вдалеке я замечаю худого парня, слоняющегося рядом с туалетами. Он похож на маленького мальчика в одежде своего старшего брата, но мне не обязательно видеть лицо вблизи, чтобы его узнать.
– Как, черт возьми, ты меня нашел? – Я делаю несколько шагов в сторону от Хантера и остальных.
– Чувак, у меня везде есть глаза. Разве ты еще не понял?
– То есть ты приехал сюда за мной. – Мать твою. Крыша у него едет все сильнее и сильнее!
Выследить меня до Буффало – это одно. Теперь он добрался до Массачусетса? От Гастингса до этого пляжа рядом с Бостоном. Бог знает, как долго он за мной следит и что у него за игра на этот раз. Но я не решусь назвать Кая опасным. Я никогда не слышал, чтобы его жестокость выходила за рамки драк. Так, ребячество. Подбитые глаза и уязвленное самолюбие.
Но я уже давно его не знаю.
– Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты просто поговорил со мной как мужчина, – отвечает он.
Я проглатываю ругательство.
– Мне нечего тебе сказать.
– А мне есть что. Поэтому ты можешь подойти сюда, и мы сделаем все мирно, или я спущусь к тебе и опозорю тебя перед твоими крутыми новыми дружками.
Пошел он на хрен.
Когда я переехал на Хантингтон-Бич, все было так же. Он винил меня в том, что я съезжаю с района, как будто у меня был выбор. Смеялся надо мной из-за того, что я бросил его ради засранцев с трастовыми фондами, как будто у меня тогда вообще были друзья. Издевался надо мной из-за того, что мама покупала мне новую одежду. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что он занимался скрытым психологическим манипулированием. Это было чересчур.
– Ладно, засранец.
Я говорю Хантеру, что отойду отлить, и направляюсь к парковке рядом с туалетами. Я ныряю на минуту в мужской, а потом иду к скамейкам рядом с джипом. Неизвестно, кого он привел с собой, поэтому мне лучше не давать ему заманить меня слишком далеко от толпы. Если он дошел до такого, то явно задумал что-то серьезное. Нельзя верить отчаявшемуся Каю.
– Ты все усложняешь, – говорит он, садясь рядом со мной.
– Сам виноват. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Боже, я тебя не понимаю, Кон. Ты был моим корешем. В те дни…
– Мать твою. Хватит. – Я поворачиваюсь, чтобы изучить его, призрака моего детства, который с каждым годом становится все меньше воспоминанием и все больше кошмаром. – Те дни прошли, Кай. Мы уже не дети. Я теперь тебе никто.
Я заставляю себя не отводить взгляд, но вижу в нем все, чего в самом себе терпеть не могу. А потом ненавижу себя за то, что так думаю. Потому что Кай хотя бы знает, кто он такой. Да, он неудачник, но он не расхаживает с иллюзиями, пытаясь впихнуть себя в форму, которая была отлита ровно для того, чтобы не подпускать таких парней, как он, как мы.
– Чего бы ты ни желал, ты это не получишь, – говорю я уставшим голосом. – Я вне игры. С меня хватит твоих драм. Дай мне жить своей жизнью.
– Не могу, братан. Пока что. – Он наклоняет голову. – Выручишь меня, и я уйду. Ты больше никогда меня не увидишь. Сможешь напрочь стереть меня из памяти.
Твою мать. Твою ж гребаную мать.
– У тебя проблемы, – резко говорю я. Ну конечно. Это слышно в его голосе. Не обычная хрень по типу «чувак, я в безвыходном положении, дай в долг». Он напуган.
– Я облажался, ясно? Я должен был кое-что провернуть для одних парней…
– Кое-что.
Кай закатывает глаза, раздраженно качая головой.
– Я продвигал одну штуку.
– Торговал, Кай. – Чертов идиот. – То есть торговал. Что с тобой такое, блин?
– Все не так, братан. Я задолжал услугу кое-каким парням, и они сказали, что если я возьму посылку в одном месте и отнесу в другое, то мы квиты. Все просто.
– Но? – Вся жизнь Кая – это череда легких решений, за которыми следует ряд критических «но». «Но я не знал, что дома кто-то есть. Но этот кто-то проговорился. Но я напился и потерял деньги».
– Я сделал именно то, что мне сказали, – протестует он. – Взял посылку у их парнишки, отнес ее, куда надо, отдал парню…
– А теперь они говорят, что их парень ее не получил.
Кай поникает от очевидности этого ответа. Потому что любой дебил бы это предвидел, а Кай не предвидит никогда.
– В этом и суть, – бормочет он. – Не знаю, кому я не понравился. Кто-то пытается меня поиметь, но я не понимаю, из-за чего такая неприязнь.
