– У меня нет выбора, Тейлор. – Его взгляд становится злым.
– Есть. Ты можешь рассказать Максу и маме правду. Если ты во всем признаешься, у Кая больше не будет рычага давления. Он оставит тебя в покое, и ты наконец-то сможешь жить дальше, не боясь того дня, когда он снова появится, чтобы сломать твою жизнь.
– Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты понятия…
– Я знаю, что из-за вины и стыда, которые ты чувствуешь, ты кинул меня, поимел свою семью и вытворил бог знает что, чтобы достать эти деньги. Когда это закончится? Когда ты уже остановишься? – Я качаю головой. – Ты можешь сделать только одно, чтобы дать отпор, или ты всю жизнь будешь рабом этой тайны.
– Да, знаешь… – Конор встает. – Это вообще тебя не касается. Я рассказал тебе правду, а теперь мне надо идти.
Я вскакиваю и пытаюсь ему помешать, но он легко уклоняется от меня по пути к двери. Я беру его за руку, когда он поворачивается ко мне спиной.
– Пожалуйста. Я тебе помогу. Не делай этого.
Он вырывает руку. Когда он заговаривает, к нему уже возвращаются холодность и отрешенность.
– Мне не нужна твоя помощь, Тейлор. Я ее не хочу. И мне точно не нужно, чтобы какая-то телка указывала мне, что делать. Ты была права. Нам не стоит быть вместе.
Он не оглядывается. Идет по коридору и выходит за дверь. Без единой заминки.
Он оставляет меня одну с горькими воспоминаниями об этой комнате, с размазанным макияжем и растрепанной прической.
Конор, мать его, Эдвардс.
31. Конор
Когда я рос, я знал одну девочку. Дейзи. Она была примерно моего возраста, жила в старом районе в паре домов от меня и сидела часами на своей подъездной дорожке, рисуя маленькими камешками или кусочками цемента, потому что у нее не было мела.
Когда солнце превращало бетонную плиту в сковородку или кожа у Дейзи от дождя начинала морщиться, она бросалась в нас всякой всячиной, пока мы с Каем и детьми проезжали мимо нее на скейтбордах. Камнями, крышками от бутылок, мусором, всем, что лежало рядом. Ее папа был охренеть каким злым, и мы думали, что она вся в него.
А потом я в один день решил понаблюдать за ней со своего крыльца. Я смотрел, как она выходит из школьного автобуса, стучит в свою входную дверь. Пикап ее папы стоял на подъездной дороге, а телевизор внутри так громко работал, что весь район слышал комментирование матча. Она продолжала стучать, эта тощая девочка с рюкзаком. Потом она попробовала залезть в окно, решетку на котором сорвали во время взлома, но так и не заменили. В итоге она сдалась, бросив это дело, и взяла очередной грязный камень с обочины.
Потом я стал наблюдать, как Кай катится на скейтборде по тротуару. Останавливается, чтобы с ней поговорить, поиздеваться над ней. Я смотрел, как он проехался по ее рисункам, вылил на них газировку и кинул крышку от бутылки ей в голову. И тогда я понял, почему она бросалась в нас вещами каждый раз, как мы проезжали мимо. Она целилась в Кая.
В следующий раз, когда она сидела одна перед домом, я принес свой камень и присоединился к ней. В конце концов мы ушли с подъездной дороги и пошли исследовать окрестности. Мы смотрели на шоссе с высокого дерева, считали пролетающие самолеты с крыш. И однажды Дейзи сказала мне, что уезжает. Что, когда мы сойдем со школьного автобуса, она просто сбежит куда-нибудь. В любое место. «Ты тоже можешь сбежать», – предложила она.
У нее была фотография Йосемитского национального парка из журнала, и она вбила себе в голову, что будет жить там в палаточном лагере. «Потому что у них есть все, что нужно, и жить в палатке можно бесплатно, так ведь?» Мы неделями об этом говорили, составляли планы. На самом деле я не хотел сбегать, но Дейзи очень хотела, чтобы я пошел с ней. Больше всего она боялась одиночества.
А потом она однажды села в автобус, и руки у нее были в фиолетовых синяках. Она плакала, и внезапно все перестало быть игрой. Перестало быть какой-то сказкой про грандиозные приключения, которую мы писали, чтобы скоротать время между школой и сном. Когда автобус привез нас в школу, она выжидающе на меня посмотрела – с рюкзаком на плечах, выглядящим тяжелее обычного. Она спросила: «Мы сбежим сегодня в обед?» Я не знал, что ей ответить, как не сболтнуть лишнего. Поэтому я сделал кое-что намного хуже.
Я ушел.
Мне кажется, в этот момент я осознал, что не могу ни для кого быть хорошим. Да, мне едва исполнилось одиннадцать, поэтому я, естественно, не собирался бежать на север с одним рюкзаком и скейтбордом. Но я позволил Дейзи поверить в меня. Я позволил ей довериться мне. Может быть, я в то время не понимал, что на самом деле происходило в ее доме, но я улавливал гребаную суть и все равно ничего не сделал, чтобы ей помочь. Попросту стал очередным в длинной череде разочарований.
Я никогда не забуду ее глаза. В них отчетливо читалось, что ей только что разбили сердце. Я до сих пор их вижу. Сейчас.
У меня дрожат руки. Сжимая руль, я с трудом различаю дорогу. Словно зрение мое стало туннельным – все вокруг отдалилось и сузилось. Я еду больше по памяти, а на зрение почти не полагаюсь. Тяжесть в груди, которая днями только копилась, теперь подкатывает к горлу болезненным, удушливым комом. Мне внезапно становится больно дышать.
Когда в держателе для стакана вибрирует телефон, я едва не вылетаю на встречную полосу, ошарашенный звуком, который громко отдается в моей голове.
Я нажимаю кнопку громкой связи.
– Да, – отвечаю я, заставляя себя говорить. Я себя не слышу. Из-за шума в мыслях мне кажется, что я под водой.
– Хотел убедиться, что ты приедешь, – говорит Кай. На заднем фоне звуки. Голоса и приглушенная музыка. Он уже сидит в душном баре Бостонского колледжа, в котором мы договорились встретиться.
– Еду.
– Время идет.
Я отключаюсь и бросаю телефон на пассажирское сиденье. Боль в груди становится невыносимой, стискивает меня так сильно, что, того и гляди, поломает ребра. Я поворачиваю руль и съезжаю на обочину, давя на тормоз. У меня сдавливает горло, когда я выпутываюсь из слоев одежды, пока не остаюсь в одной майке, обливаясь потом. Я опускаю стекла, чтобы наполнить джип прохладным воздухом.
Что я вообще творю, черт возьми?
Закрыв лицо ладонями, я все вижу ее лицо. Ее разочарованный взгляд. Не у Дейзи, девочки из моего прошлого. А у Тейлор, девушки из моего настоящего.
Она ожидала от меня большего. Не в том, что я делал раньше, а в том, что решал делать сейчас. Она бы простила мне то, что я вел себя всю неделю как козел, если бы мне только хватило силы принять верное решение, когда она дала мне шанс.
Черт возьми, Эдвардс. Отрасти себе яйца.
Я пообещал себе стать лучше ради нее и постараться увидеть себя ее глазами. Увидеть себя кем-то большим, чем хулиганом из трущоб, бесцельным неудачником или партнером для секса на одну ночь. Она ценила меня, даже когда у меня самого это не получалось. Тогда какого черта я позволяю Каю отнять это все у меня? Он не только забрал мою жизнь – он украл меня у Тейлор. Я должен быть сейчас на танцах со своей девушкой, а не бороться с панической атакой на обочине дороги.
