— Чепуха! Все живые существа чего-нибудь да боятся. Послушай меня, Шакул. Ты боялся, когда висел на скале, и правильно — ведь падать-то далеко. Но когда я упал, ты поймал меня. И спас. Шакул не трус. Шакул храбрый. Красношкурый знает.
Шакул начал раскачиваться и наконец повторил:
— Много страх.
— Я тоже боялся. Но мы с тобой живы. Все хорошо. Будем охотиться и есть досыта.
— Красношкурый пришел за Шакул.
— Да. Мы ведь друзья.
— Друзья?
— Мы стая, — с усмешкой поправился Ставут. — Уверен, ты сделал бы для меня то же самое.
— Нет. Далеко падать.
— Ну что ж. Теперь тебе легче стало? Шакул понюхал воздух.
— Лошадь. Голокожие.
— Солдаты?
— Один голокожий уже встречали. — Он снова принюхался. — Другой женщина.
— Это Гильден? Солдат с луком?
— Другой.
Ставут вспомнил черноволосого юношу с парой мечей, как у Скилганнона. Нельзя сказать, чтобы тот пришелся ему по душе. Поднявшись на ноги, он спросил:
— Откуда они едут?
Шакул показал на юг. Ставут прошел немного в ту сторону и стал ждать. Послышалось испуганное ржание, а вскоре показался и конь. Запах джиамадов пугал его, но всадник направлял коня твердой рукой. Женщина с темными волосами, сидевшая позади, соскочила, и Ставут обрадовался, узнав Аскари.
Он бросился к ней, широко улыбаясь.
— Ох, как приятно видеть тебя!
— Что ты здесь делаешь? — Она обвела взглядом зверей. Те проснулись и глядели на непрошеных гостей злобно.
— Это долгая история. И грустная.
Всадник спешился и подошел к ним, ведя коня под уздцы.
— Я покидаю тебя, красавица. Расстанемся друзьями?
— Во всяком случае, не врагами, Декаде
— Вот и хорошо. — Он опустил руку в карман и протянул ей золотой медальон на тонкой цепочке. — Возьми.
— Подарки мне не нужны.
— Это знак мира, не больше.
Аскари взяла, и Ставут увидел в середине медальона маленький голубой камень. Дорогая вещица, но откуда сельской девушке вроде Аскари знать об этом? Ставут почувствовал гнев, но сдержался.
— Красивый. Спасибо, Декаде Куда ты теперь?
— Найду Скилганнона. Скажу ему, где ты.
— А потом? С нами поедешь?
— Почему бы и нет? Мы ведь с ним, как-никак, родня. — Декадо, не глядя на Ставута, сел на коня и скрылся в лесу.
— Он мне не нравится, — сказал Ставут.
— Пусть его. Что с тобой-то стряслось, Стави? — Она смотрела на своего друга, не узнавая его. Красный наряд весь в крови и в грязи, грязные волосы спутаны, на небритом лице тоже кровь. Она заглянула ему в глаза, но и там не нашла прежнего Ставута.
— Много всего стряслось, Аскари.
— А мои земляки? Ставут вздохнул и поник.
— Все мертвы. Их убили солдаты Вечной. Но мы догнали убийц, и живым не ушел никто.
— Давай прогуляемся, Стави, — предложила она и пошла к журчащему неподалеку ручью. По дороге он рассказал ей, как Шакул и другие пришли к ним, как он научил их охотиться. Рассказал, как крестьяне, испугавшись, убежали обратно в родную деревню. Аскари почти не прерывала его. Следуя по течению, они пришли к месту, где вода, струясь по белым камням, образовала небольшой пруд. — Заходи в воду, — сказала тогда Аскари. — Хочется посмотреть на тебя без всей этой крови и грязи. — Положив на берег лук и колчан, она разделась. Ставут молча смотрел на нее.
— Я плавать не умею, — вымолвил он наконец.
— Ну, по пояс-то зайти можешь. — Она стала перед ним нагая. — Стави, твой запашок вола способен свалить. Давай раздевайся. — Он стоял не двигаясь, но не противился, когда она через голову стащила с него камзол вместе с рубашкой. — Это кто-то из твоих зверей сделал? — спросила она, увидев глубокие царапины у него на боку.
— Чтобы не дать мне упасть со скалы. Он жизнь мне спас.
— У тебя в повозке найдется смена одежды?
— Да.
— Тогда эту мы выбросим.
В это время из кустов вылез огромный зверь. Аскари его помнила по сражению в пещере. Тот самый, с которым говорил Скил-ганнон. Янтарные глаза холодно смотрели на нее с восьмифутовой высоты.
— Это мой друг Шакул. — Ставут похлопал зверя по руке. — А это, Шакул, моя подруга Аскари. Да ты ее помнишь. — Шакул промолчал. — Вы чудесно поладите. Я уже вижу, как между вами завязываются самые теплые отношения.
— Я сказала, что ему надо помыться, — с бьющимся сердцем сообщила зверю Аскари, — а он не хочет залезать в воду.
Зверь, помотав головой туда-сюда, внезапно сгреб Ставута и швырнул его в пруд. Купец плюхнулся в воду и подскочил, отплевываясь. Зверь отрывисто порычал и ушел.
— Ну, спасибо тебе, — сказал из пруда Ставут. — Тут так холодно, околеть можно.
Аскари вбежала в заводь. Ставут верно сказал — вода обожгла ее восхитительным холодком. Она опять окунула Ставута с головой и терла его волосы, пока не отмыла их дочиста. Солнце садилось, зажигая золотом горы.
— Ты где, Стави? — тихо спросила она, взяв ладонями его голову и снова заглядывая ему в глаза.
— Я тут. Может, поумнел немного и погрустнел, но я все еще тут.
Она поцеловала его в губы и прижала к себе.
— Это тот поцелуй, который я тебе задолжала.
— На всем свете не найдется столько ниток для оперения, чтобы его заслужить.
Она, смеясь, поцеловала его еще раз. Он заулыбался, тут же сделавшись ее прежним Стави, потом посмотрел на берег и со смехом вскричал:
— Что, людям и вдвоем уже побыть нельзя?
Аскари оглянулась. Из-за журчания воды она не слышала, как подошла стая. Звери обступили весь пруд и не сводили с них глаз.
— Убирайтесь отсюда, паршивцы! — с той же улыбкой приказал Ставут.
Джиамады, как один, повернулись и ушли в лес. Ставут раскрыл Аскари объятия, но она сказала:
— Хорошего понемножку. Пойдем поищем тебе что-нибудь чистое.
Чуть позже, когда Ставут облачился в штаны и свежий красный камзол, они сели у костра. Аскари, завернувшись в одеяло, пока не высохнет выстиранная в пруду одежда, оглядывала стоянку. Одни звери ели, другие спали. Солнце село, и стало быстро смеркаться. Ставут рассказал, как лазил в пропасть за Шакулом и как смутил зверя пережитый им страх.
— Ты зовешь его другом, Стави, — понизив голос, сказала она, — но они ведь не понимают, что такое дружба. Ландис Кан мне часто рассказывал про джиамадов. Он любил поговорить. Смешение человека и зверя, говорил он, убивает лучшее, что есть в том и в другом. Они признают тебя вожаком, потому что им это выгодно. Не из преданности, не из привязанности. Они не знают настоящей любви, не ведают сострадания.
