— Тебе плохо — из-за галлюцинаций, непонимания, вопросов без ответов. А хорошо — потому что ты написал роман. Настоящий. Это подвиг для человека… с твоими проблемами. У тебя потрясающее воображение, Гаспар. И талант тоже есть — я правда так думаю. Но вот что мне кажется проблемой: ты не различаешь, где ты пишешь, а где живешь. Фантазия и реальность для тебя — одно и то же. Твой роман кажется тебе твоей жизнью.
— Я не понимаю, что вы говорите. Какой роман?
Профессор вынимает из ящика стола зеленую тетрадь и кладет прямо передо мной. Я узнаю маленький белый кружок: я сам приклеил его и нацарапал синей ручкой «Бик» цифру 37.
— Это моя тетрадь, в ней я записываю только хорошее. Она принадлежит мне, и никто не имеет права ее читать.
— А позволь мне кое-что проверить. Ты не против? Как тебя зовут?
— Гаспар.
— Гаспар, а дальше?
Я молчу. Не знаю, стоит ли назвать свое настоящее имя. Или то, каким пользуюсь для прикрытия. Он повторяет вопрос невозмутимым тоном психолога. Свою настоящую фамилию я ненавижу.
— Очень тебя прошу.
Что ж, тем хуже. Я делаю невероятное усилие.
— Гаспар Дж. Ш., Гаспар Джексон Шекспир.
У него на лице разочарование. Разочарование и печаль.
— Гаспар, мне очень жаль, но тебя зовут не так.
— Я прямой потомок Уильяма Шекспира по линии Джексонов и, кроме того…
— Тебя зовут Гаспар Буланже, — отчеканивает профессор.
Эта фамилия ни о чем мне не говорит, но кажется еще противнее прежней. Дело пахнет керосином. Надо сейчас же все ему объяснить, он же ничего не понимает. Что ж, придется рискнуть и раскрыться. Следствие закончено. Я знаю, кто виновен.
Рассказываю ему о своей прежней жизни, о магазинчике на Монмартре, лаборатории дезодорантов, крушении самолета, гибели обоих хозяев, о том, как я сделался частным сыщиком, об Анри, который стал моим новым патроном и привез меня сюда несколько недель назад. Довожу до его сведения, что я внедренный агент и моя задача — расследовать смерть Патрика Визона.
Доктор поглядывает на меня озадаченно.
— Гаспар, тебя сюда привез не Анри, а твои родители. Двадцать девять лет тому назад. Ты живешь здесь с трехмесячного возраста. И я лично принял тебя в интернат. Ты был чудесный маленький мальчик. И с тех пор ты так здесь и живешь. Все, что ты знаешь, ты узнал здесь. Все, кого ты знаешь, — они все здесь. Твои родители — это мы. Мы — твоя семья. А мсье Здоровьяк, папа и мама — это все плоды твоей фантазии.
— Но агентство частных расследований существует!
— Ты говоришь о балконе с цветами над мясной лавкой? Видишь ли, Гаспар, твои частные сыщики и есть мясники-колбасники! Ты вырезал рекламные объявления из нашего справочника «Желтые страницы» и вклеил их себе в тетрадки. Мне сообщила об этом мадам Авриль. Я не стал тебе мешать: мне хотелось узнать, что ты будешь с ними делать. Реклама услуг частного детектива — это, знаешь ли, заинтриговывает. А я очень любопытен. Короче, когда я закончил читать твою тетрадь тридцать семь, мне захотелось побольше узнать о твоем образе мыслей и о романе, который ты пишешь, изображая в нем себя самого в образе начинающего частного детектива. Во время одного из обедов я снова заглянул к тебе в комнату. У тебя в шкафу я нашел настоящий клад. Роман, который ты сочинил, — захватывающее чтение, хоть иногда и коряво написан. Я читал его, затаив дыхание, и не мог оторваться несколько часов подряд.
Профессор встает и вынимает из большого сейфа папку. В ней — вся моя жизнь.
— Зеленые тетрадки — для позитивной информации, красные — для негативной, оранжевые — для упражнений и размышлений. Весьма практично.
— А загадка Эйнштейна? Мне удалось решить загадку Эйнштейна! — защищаюсь я.
— Гаспар, мы с тобой обсуждали эту тему тысячу раз. Ты, — говорит он самым дружеским тоном, — парень очень-очень-очень своеобразный, или особенный. У тебя то, что называется синдромом Дауна. Аномалия — ох и не люблю же я это слово! — системы хромосом, но из-за нее ты навсегда останешься молодым, мой мальчик. В душе ты всегда будешь ребенком. Природа сделала тебе такой подарок. Лишняя хромосома не даст тебе вырасти, состариться — по крайней мере, в душе. Твой разум немножечко ниже среднего, и ты так и не решил загадку Эйнштейна. Но ты всегда об этом мечтал.
В кабинете повисла неловкая тишина.
Я в замешательстве и поспешно листаю страницы оранжевой тетради — той, куда записываю все, что ни хорошо ни плохо, — и показываю ему страницу, на которой написано, что воду пьет норвежский дипломат, а зебру держит исландец.
— Ты записал все варианты ответов на отдельных страницах, и, когда я тебе сказал, какой из них верный, ты вырвал страницы с неправильными ответами.
В раскрытой тетради он показывает мне остатки вырванных страниц. Теперь я уже вообще ничего не понимаю.
— Ничего страшного, Гаспар. Головоломку способны решить только два процента населения. Мадам Постелли, например, никогда не решала этой загадки и нисколько не огорчена. Это не фатально, Гаспар. Собственный мир ты создаешь из мелочей.
Он открывает маленькую деревянную шкатулку, достает из нее чайный пакетик и опускает в чашку китайского фарфора. Потом берет фарфоровый китайский чайник и льет из него горячую воду. Вода сразу становится желтой. Из корзины с фруктами он берет лимон, острым ножом разрезает на четвертинки и одну кладет себе на блюдце, рядом с чашкой. Потом совсем неслышно отпивает глоток.
— Какой же я невнимательный! Не предложил тебе чаю.
Профессор поднес мне прямо к носу свою чашку. И я сразу чувствую запахи лимона, мяты, пастилок «Виши», цыпленка и дыма. И узнаю аромат мужского дезодоранта R-класса.
— Мне показалось, что своими тетрадями ты создавал новый интернет, но только на бумаге, старался собрать гигантскую базу данных, словно боялся, что в один прекрасный день вся информация исчезнет и только ты останешься хранителем знаний. Вырезал из газет всякие нелепости вроде «Дайвера погубила лавина», «Безрукий грабитель был пойман за руку», «Безногий налетчик убегал со всех ног». Ты обращал внимание на забавную статистику: «от рождения и до возраста опрятности ребенок потребляет пять тысяч подгузников и выделяет около тонны испражнений». На народную этимологию: «пудель и пудинг — однокоренные слова», «Шри-Ланка означает „сияющий остров“». На разные забавные наблюдения: «продолжительность жизни взятого в руки рекламного проспекта — пять секунд. По истечении этого срока он неизбежно оказывается в урне или под ногами прохожих». И вдруг среди всего этого калейдоскопа — удивительная история, роман, который ты написал. Герой — молодой человек с синдромом Дауна, некий Гаспар Джексон Шекспир, потомок великого английского драматурга, парижанин, живущий с любящими родителями, которых он тоже очень любит. Трисомик работает, живет в семье. Все не так, как у тебя. Ты описывал жизнь, какой подсознательно хотел бы жить сам. После авиакатастрофы и гибели обоих работодателей он теряет должности обнюхивателя подмышек и продавца с Монмартра и становится частным детективом, внедряется в частный специнтернат, чтобы расследовать подозрительную смерть инвалида с синдромом Дауна. И у тебя описан наш интернат — тут нет никаких сомнений, потому что, кроме него, ты ничего не видел. За его стенами ты прожил всего несколько месяцев — можно сказать, ты здесь родился. Все, что ты знаешь о внешнем мире, ты почерпнул из интернета или из книг, которые так жадно глотаешь. Но больше всего мне понравилось, что в своем вымышленном романе ты описываешь нас, реальных людей, работающих в интернате. Эрве, твой учитель труда, может от руки нарисовать абсолютно правильную окружность, и ты сделал его своим отцом. Мари, твой кинезиотерапевт, волей твоей фантазии стала его женой и твоей матерью. А я? Кто у тебя я? Помолчи уж лучше. В первой части я у тебя мсье Здоровьяк. У нас с ним схожее телосложение. Во всяком случае, я предпочитаю так думать, так как он человек прямой и честный, каким и я всегда старался быть. А во второй половине твоего романа я уже профессор Дега. Что, разве не так? Видишь, Гаспар, я говорю с тобой открыто, как со взрослым, не юлю, как обычно юлят с малыми детьми.
