Иными словами: культурная эволюция – нечто неопределенное. Даже на простые вопросы – например, от кого Яхве взял больше, от Эль или Ваала, – ответа может и не найтись, тем более различимого сквозь дымку древности. Но один вопрос стоит все-таки прояснить: как Эль, мозговой центр и председатель правления, вообще мог слиться с Ваалом – страшным богом бури, которого один исследователь характеризовал как «маскулинного туповатого зануду»?108 И каким образом их индивидуальности наконец примирились в одном Боге? Как бы ни ускользали ответы, их поиск – первый шаг к оценке огромного вклада, сделанного израильской религией в эволюцию Бога.
Поначалу озадачивает то обстоятельство, что Ваал на протяжении всей Библии является соперником Яхве. Ожесточенная вражда не выглядит надежной основой для слияния. Но на самом деле в культурной эволюции соперничество способно подстегнуть сближение. Во всяком случае, для современной культурной эволюции это справедливо. Причина, по которой операционные системы компаний Microsoft и Apple настолько похожи, состоит в том, что эти компании заимствовали (выразимся вежливо) впервые введенные другими функции, когда те доказывали свою популярность.
Так и с религиями. Операционная система Ваала имела одну встроенную функцию, которой в древнем земледельческом обществе позавидовал бы любой конкурент, не обладающий ею: как бог бури Ваал вызывал дождь109. Отсюда, вероятно, все атмосферные явления в некоторых описаниях Яхве – его голос, подобный грому, его копье-молния; все, что умел Ваал, Яхве мог делать еще лучше110. Отсюда и описания Яхве как бога «летящего на облаках»111 [русский Синодальный перевод – «шествующего на небесах». – Прим. пер.]; один из ханаанских эпитетов Ваала – «всадник облаков».
Но как бы долго Яхве ни впитывал личностные качества Ваала, в конце концов от последнего пришлось отречься, чтобы стать богом, созданием которого прославился Древний Израиль: всемогущим, но не напоказ; властителем природы, но трансцендентным. И мы возвращаемся к библейской сцене, упомянутой в начале этой главы – к встрече Илии на вершине горы со странно ускользающим Яхве (3 Цар 19).
Я назвал его «странно» ускользающим потому, что всего одной главой ранее Библия рисует совсем другого Яхве. Илия устроил прилюдное противостояние Яхве и Ваала. Приверженцы Яхве и приверженцы Ваала приготовили для жертвоприношения по быку и призвали своих богов возжечь этих быков с небес. Какому из богов это удастся, тот и настоящий. Казалось бы, Ваалу, грозному богу бури, не составит труда полыхнуть молнией, особенно на виду у 450 его пророков. Но молнии Ваала они так и не дождались. А Яхве сумел сжечь приготовленную ему жертву даже после того, как Илия велел хорошенько облить ее водой! «И ниспал огонь Господень и пожрал всесожжение, и дрова, и камни, и прах, и поглотил воду, которая во рве»112. Дело закрыто: народ уверовал, 450 пророков Ваала с позором закололи, Яхве восторжествовал. Он отделил Ваала от Ваала, а чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений, завершил представление дождем, коронным номером Ваала113.
Теперь, когда Ваал был сражен, Яхве мог больше не выкаблучиваться, или, по крайней мере, не так усердствовать. Как отмечает библеист Ричард Фридман, это последний момент в Еврейской Библии, когда Бог совершает эффектное чудо на глазах у многочисленной публики114. И следующая глава 3 Цар являет нам нового, утонченного Яхве, бога, который «не в ветре», «не в огне», а если он и говорит, то голосом, подобным «веянию тихого ветра». Так, говорит Фрэнк Мур Кросс, начинается «новая эра» в «способах саморазоблачения» Яхве. «Громовой глас Ваала» превращается в «неразличимый шепот» Яхве115. Яхве, который весьма правдоподобно подражал Ваалу, чтобы затмить его, вводит в свою игру элемент возвышенности. Эль в нем – бог-председатель правления, говорящий устами пророков – пережил Ваала в нем, но лишь в возвышенной форме: впредь Яхве станет более далеким, нежели Эль, и в итоге – трансцендентным.
По крайней мере, это одно из возможных толкований. Открытым остается вопрос, в состоянии ли этот фрагмент Библии вынести столь серьезную символическую нагрузку, какую взваливают на нее современные интерпретаторы, а также входило ли в планы автора или авторов (и поздних редакторов) изобразить кардинальный переход от старомодного, укоренившегося, разжигающего пламя бога к едва уловимому, даже безмолвному, трансцендентному богу. (Даже после этого перехода к «новой эре» Яхве, обращающийся к Илии тихим голосом или не обращающийся вовсе, приносит огонь, землетрясения и раздирающий горы ветер, а не свидетельства божественной сдержанности.)
Тем не менее, что бы ни значила эта сцена, направление, в котором она указывает, – действительно дальнейшее направление развития Библии. Как отмечал Фридман в книге «Сокрытое лицо Бога», библейские описания яркого, эффектного, всегда готового вмешаться Яхве встречаются все реже по мере того, как разворачивается библейское повествование. В его начале Яхве с большей вероятностью является людям, говорит с ними, творит чудеса в присутствии многочисленных свидетелей. Ближе к концу он не так привлекает внимание; в последней книге Еврейской Библии, Книге Есфирь, нет ни одного упоминания Яхве116.
Разумеется, порядок, в котором книги (а также главы и стихи) представлены в Библии – не тот порядок, в котором они были написаны. Но даже если мы обратимся к текстам, расставив их в порядке авторства, мы заметим тенденцию (по крайней мере, если будем придерживаться преобладающих, хотя и не бесспорных, представлений о датировке этих текстов)117. В ранних писаниях представлен практичный антропоморфный бог, который гуляет по саду, призывает людей, делает им одежду, любезно закрывает вход в ковчег, прежде чем дать волю смертоносному потопу, топит египтян в море (дунув духом своим). От этого бога исходит «приятный запах» сожженных жертв118. В более поздних писаниях мы все реже видим Бога во плоти и даже начинаем видеть его совершенно бесплотным. В главе 4 Второзакония, по-видимому, созданной в середине I тысячелетия, подчеркивается: даже когда Бог обращался к своему народу, люди «образа не видели» (и по этой причине ошибочным было бы поклоняться идолам, изготовленным «по какому бы то ни было» образу.119)
Эволюция практичного антропоморфного божества, результатом которой стало менее навязчивое и более абстрактное божество, вряд ли протекала гладко120. Последняя половина I тысячелетия ознаменовалась всплеском апокалиптических текстов, насыщенных мифологическими образами; в Книге пророка Даниила Бог представлен во вполне плотском виде. («Одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна».121) И все же, если вдуматься, это тенденция: в I тысячелетии до н. э. наблюдался отход от антропоморфного политеизма к более абстрактному монотеизму.
При оценке этой тенденции, этого неупорядоченного и в то же время направленного смещения от одной концепции бога к другой, трудно не прийти к выводу, что традиционное повествование об авраамическом боге попросту ошибочно. Полномасштабный монотеизм не возник, по утверждению Кауфмана, на заре израильской истории «как озарение, изначальное наитие»122. Ранняя израильская религия выросла из еще более ранних «языческих», как и они сами. А из нее в конце концов получил развитие более современный бог поздней израильской религии: единый, трансцендентный, всесильный и всеведущий – бог иудеев, христиан и мусульман. Ему предстояло стать богом, обладающим беспрецедентным влиянием, богом, господствующим над людьми, в свою очередь господствующими в мире.
