Услуги по замене близких, предлагаемые этими группами, варьировались от материальных, например похорон умерших, до психологических, – так они создавали у людей ощущение, что о них есть кому позаботиться. В обоих случаях раннехристианские церкви соответствовали потребностям времени. И в материальном отношении: церковь, как писал Доддс, «обеспечивала элементарную социальную защиту», заботилась о «вдовах и сиротах, стариках, безработных и немощных; финансировала похороны бедных и ухаживала за больными во времена эпидемий»11. И в психологическом: в текстах Павла «братья» – синоним «последователей Иисуса». Церковь была одной большой семьей.
Значит, в каком-то смысле «братолюбие» Павла было всего лишь продуктом его времени. Христианская церковь предлагала тот же дух родства, в котором нуждались люди и который обеспечивали другие организации. Чаще всего такие организации именовали thiasos – «сотоварищества»; язык братства сам по себе новшеством не был12. Тем не менее в ранних христианских текстах «использовался лексикон родственных связей – настолько широко, что это нельзя сравнить с современными социальными организациями», как отмечал один исследователь13. В Первом послании к Коринфянам, которое так часто выбирают для свадебных церемоний, Павел упоминает о «братьях» более двадцати раз.
Нетрудно понять, по каким причинам ощущение семьи у ранних христиан превосходило среднестатистическое. Например: они были монотеистами. Если язычники, составлявшие большую часть населения, могли делить свою преданность между несколькими религиозными культами, то христиане поклонялись в одном и только в одном собрании. Отношения с товарищами по собранию были столь же тесными. Но в некотором смысле это лишь запутывает загадку Павловой преданности теме любви. Если братолюбие было таким естественным для монотеистических собраний Римской империи, зачем же тогда Павлу понадобилось тратить столько времени на его проповеди?
Ключ к пониманию того, почему именно Павел стал «апостолом любви» и символом всеобщего братства, – тот факт, что он был не просто преданным последователем Иисуса, но и весьма честолюбивым человеком. Его амбиции носили, по-видимому, исключительно духовный характер, были поставлены на службу вести, которую Павел считал верным путем к спасению. Тем не менее полезно сравнить Павла с современными предпринимателями с более приземленной мотивацией. Павел хотел распространить свой бренд, бренд Иисуса, хотел основать франшизы – собрания последователей Иисуса – в крупных городах всей Римской империи. Как ни странно, эти имперские стремления наполнили проповеди Павла упоминаниями о братской любви, которая могла бы никогда не появиться в них, если бы Павел довольствовался возможностью торговать в единственном семейном магазине.
Павел как топ-менеджер
Каждый желающий основать разветвленную организацию в Древнем мире сталкивался с двумя серьезными проблемами: несовершенством транспортных и информационных технологий. В те дни информация распространялась со скоростью человека, знающего ее, а он, в свою очередь, путешествовал со скоростью животных, которые его везли. После того как Павел, основав одну церковь, отправлялся в далекий город создавать новую, он попадал в другой мир, был не в состоянии часто возвращаться и следить за ходом работ, не мог сбрасывать по электронной почте письма, чтобы подхлестывать глав церкви.
Вынужденный мириться с этим дефицитом технологий, который кажется нам вопиющим, Павел воспользовался единственным средством, имеющимся у него в распоряжении: посланиями. Он отправлял письма далеким собраниям в попытке держать их в курсе его общей миссии. Результаты дошли до нас в виде новозаветных посланий Павла (по крайней мере, семь из тринадцати большинство библеистов считают подлинными). Эти послания – не просто вдохновляющие духовные размышления: они также представляют собой инструменты для решения административных проблем.
Возьмем знаменитую оду любви из Первого послания к Коринфянам. Это письмо написано в ответ на кризис. С тех пор как Павел покинул Коринф, в тамошней церкви произошел раскол и у Павла появились соперники, жаждущие власти. В начале послания апостол сетует на то, что некоторые члены собрания говорят: «Я Павлов», а другие – «я Кифин»14.
Есть и вторая проблема, возможно, связанная с остальными. Многие в церкви – «энтузиасты» или «фанатики», как называют их некоторые исследователи – были убеждены, что имеют прямой доступ к божественному знанию и близки к духовному совершенству. Некоторые считали, что не нуждаются в руководстве церкви в вопросах нравственности. Находились и те, кто демонстрировал свою духовную одаренность, начиная «говорить языками» во время богослужений, что могло раздражать менее притязательных верующих, а в больших дозах – сорвать службу. Как выразился Гюнтер Борнкам, «отличительной особенностью «энтузиастов» было то, что они решительно отвергали какие бы то ни было обязательства по отношению к остальным»15.
Иначе говоря, им недоставало братолюбия. Поэтому Павел уделяет особое внимание этому вопросу в 1 Кор, особенно в главе 13 («главе любви», той самой, которую читают во время свадебных церемоний). В таком контексте язык данной главы приобретает совершенно новый смысловой оттенок. Имея в виду нарушение богослужений теми, кто начинал «говорить языками», Павел пишет: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий». А утверждая, что «любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует», он отчитывает коринфян, пользующихся своими талантами – будь то говорение языками, дар пророчества или даже великодушие – напоказ, ради соперничества.
Павел не доходит до того, что запрещает говорение языками. Однако он подчеркивает, что обращение к братьям на языке, которого они не могут понять, – это не акт любви, в то время как разумная речь – это «людям в назидание, увещание и утешение». В соответствии с этими словами он дает ряд рекомендаций. Никому не следует говорить языками, если рядом нет кого-нибудь, кто мог бы служить переводчиком, и даже в этом случае говорящие должны быть немногочисленными и придерживающимися порядка: «Если кто говорит на незнакомом языке, говорите двое, или много трое, и то порознь». С другой стороны, в пророчествовании нет ничего плохого, так как оно понятно и может послужить окружающим. (Но разве не могли люди воспользоваться своим пророческим даром, чтобы поставить под сомнение власть Павла? Не беспокойтесь, Павел и это предусмотрел: «Если кто почитает себя пророком или духовным, тот да разумеет, что я пишу вам, ибо это заповеди Господни. А кто не разумеет, пусть не разумеет».16)
Красота «братолюбия» не просто должна была сплотить христианские собрания. Обращение к знакомым чувствам позволяло Павлу утвердить свою власть за счет соперников. Разве основание семьи коринфских христиан – их заслуга? Он объясняет коринфянам, что пишет «вразумляя вас, как возлюбленных детей моих… ибо я родил вас во Христе Иисусе благовествованием. Посему умоляю вас: подражайте мне»17.
Если бы Павел остался среди коринфян, он мог бы одним своим присутствием обеспечить единство собрания и ему не понадобилось бы проповедовать о потребности всех братьев быть единым «телом Христовым»18. Но поскольку Павел считал своим долгом идти дальше и основывать церкви по всей империи, ему приходилось насаждать братолюбие как регулирующую ценность и усердно взращивать его. В случае 1 Кор 13 результатом стало одно из прекраснейших литературных произведений западной цивилизации – разве что, пожалуй, более прекрасное вне контекста, чем в нем.
