Чаще всего в Коране Мухаммад сетует на неверующих из Мекки, которые «приобщают к Аллаху сотоварищей» – то есть верят в существование пантеона богов, к который входит и Аллах. Видимо, разногласий по поводу личности самого Аллаха не возникает. Хотя Мухаммад явно верит, что Аллах – тот же бог, что и Бог христиан и иудеев, он не тратит времени на отстаивание этой точки зрения. Очевидно, он полагает, что в его окружении все уже приписали Аллаху главную черту иудео-христианского Бога – роль творца вселенной27.
Конечно, среднестатистический житель Мекки вряд ли заимствовал другие характеристики иудео-христианских верований – например монотеизм или апокалиптическую идею, согласно которой Аллах будет судить людей в конце времен и обречет неверующих на адские муки.
Но этого и следует ожидать, если, допустим, чужеземный бог был принят в пантеон по экономическим или политическим соображениям: большинство жителей Мекки так и не полюбили его настолько, чтобы поклоняться ему во всех проявлениях. И конечно, они не восприняли бы те аспекты, которые тревожили их (например, идею, что богов, которым они долго поклонялись, не существует или что поклонение им обрекает человека на муки в конце времен). Однако все признаки указывают на то, что с существованием Аллаха мирились. Этим объясняется риторическое направление Корана: не заставить жителей Мекки поверить, что Аллах существует или что он бог-творец, а убедить их, что лишь он достоин поклонения, поскольку он единственный существующий Бог.
Если Аллах действительно с самого начала был иудео-христианским Богом, это разрешило бы как минимум одну загадку. Маршалл Ходжсон, чрезвычайно авторитетный специалист по исламу середины XX века, отмечал в своей основополагающей работе «Ислам как авантюра» (The Venture of Islam), что до Мухаммада Аллах «не имел своего культа» – сообщества арабов, которые поклонялись бы только ему, не существовало. Абзацем ниже Ходжсон отмечает в скобках то, что кажется ему любопытным: по каким-то причинам «арабы-христиане совершали паломничества к Каабе, где чтили Аллаха как Бога-творца»28. Возможно, это объясняется просто: арабы-христиане и были приверженцами культа Аллаха с тех самых времен, как Аллах при пособничестве христиан появился в Каабе. (По сей день арабы-христиане называют Бога Аллахом.)
Означает ли это, что Мухаммад начал карьеру пророка христианином? Как мы вскоре убедимся, даже ставить вопрос подобным образом – значит чрезмерно упрощать социальный ландшафт, в условиях которого он существовал. Но, безусловно, Мухаммад не принимал теологию христианства в том виде, в каком ее понимают сейчас. И конечно, хотя он надеялся донести свою весть до христиан, он рассчитывал сделать ее притягательной и для иудеев.
Из всех причин полагать, что арабский бог Аллах всегда был иудео-христианским Богом, вывезенным из Сирии, наиболее действенна фонетическая. Слово, которым сирийские христиане называли Бога, в зависимости от контекста звучало как либо «аллаха», либо «аллах»29. Насколько велика вероятность, что сирийцы и арабы верили в двух разных богов, носящих, по сути дела, одно и то же имя и являющихся творцами? В такое было бы трудно поверить, даже если бы Аравийский полуостров и Сирию разделял океан, а поскольку они – соседи и торговые партнеры, поверить в это еще труднее.
Разумеется, ученые, придерживающиеся сценария независимой эволюции, нашли объяснение фонетическому сходству имен арабского бога Аллаха и христианского Бога сирийцев. В арабском языке общее слово для любого божества – «илах», а выражение «этот бог» – «аль-илах». Ввиду стяжения гласных, как утверждают они, это выражение сократилось до «аллах»30. Если все так и было, тогда сходство арабского «аллах» и сирийского «аллаха» имеет объяснение, которое не подразумевает прямого переноса из сирийского в арабский. В конце концов, и сирийский, и арабский языки, подобно древнееврейскому, относятся к семитской группе. Если бы мы могли точно проследить историю сирийского слова «аллаха» на тысячелетие назад и поступить точно так же с арабским словом «илах», две этих ветви вполне могли сойтись где-нибудь на стволе генеалогического древа семитских языков. А именно – вблизи слова, которое достаточно сходно по значению и звучанию с «илах» и «аллаха», чтобы предположить их близкородственную связь: слова Элохим, «Бог» на древнееврейском (а также общего обозначения богов). Таким образом, фонетическое сходство сирийского слова «Бог» и арабского слова «бог» может быть свидетельством наличия общего далекого предка, а не означать, что первое из них породило второе.
Проблему в этом сценарии представляет следующий шаг: предположение, что имя «Аллах» возникло как сокращение «этот бог» (аль-илах) и относилось к богу, который был доисламским и до-иудео-христианским, иными словами, к богу политеистов. Насколько вероятно то, что арабы обращались бы к конкретному богу просто «этот бог», прежде чем уверовали, что он действительно «тот самый бог», прежде чем смирились с мыслью о существовании одного-единственного бога? Наиболее правдоподобной выглядит самая прямая лингвистическая последовательность: арабский «Аллах» произошел от сирийского «аллаха», а «аллаха», в свою очередь, состоит в близком родстве с «Элохим». Имена меняются, пусть и незначительно, Бог остается тем же самым31.
Фонетические следы Бога
Еще одним семитским языком был арамейский, на котором говорил Иисус, – предок сирийского языка времен Мухаммада. Все вместе эти четыре языка – древнееврейский, арамейский, сирийский и арабский – оставили важные следы в эволюции Бога. Древнееврейский Элохим к середине I тысячелетия до н. э. стал означать единственного Бога, который для израильтян был повелителем спасения народа. Этот Бог под арамейским названием «элаха» был богом, который, как подчеркивал Иисус (или, по крайней мере, его последователи), способен обеспечить спасение отдельно взятым людям и судить души в конце времен. К появлению на сцене Мухаммада некоторые христиане уже успели приукрасить спасение, сделать его более притягательным, живописуя рай и ад; сирийское имя Бога, аллаха, или аллах, вероятно, олицетворяло эту живописность для сирийских верующих32.
В таком случае эти коннотации могли быть перенесены на арабское имя Бога, Аллах. Так или иначе, коннотации слова были таковыми после Мухаммада, плотью облекся иудео-христианский Бог, которого язычники из Мекки прежде принимали лишь схематически. Как объяснил арабам Мухаммад, Аллах – не тот бог, которого можно мимоходом признать в угоду торговой дипломатии. Если веришь в него, то веришь в вездесущего и всеведущего бога, сурового, но справедливого, который в конце концов осудит каждого по заслугам. В конце времен, говорил Мухаммад, «познает душа, что она принесла»33.
Учение, которое Мухаммад проповедовал арабам, было естественным продолжением экономической логики тех времен: Мекка признала Сирию жизненно важным торговым партнером и, в соответствии с прагматичным политеистическим обычаем, приняла сирийского Бога. Мухаммад просто обратил внимание жителей Мекки на некоторые особые свойства этого бога – например, отвращение к сосуществованию с другими богами.
