Однако уверенности у меня оставалось все меньше. Я огляделась в уютной, очень женской гостиной. Стены, затянутые шелком в белую и голубую полоску, портреты, изображающие членов семьи Хаткевичей, надо полагать. У высокого окна холст с незаконченной вышивкой – котенок с пышным розовым бантом. Обивка на диванах нежно голубая, в тон стенам. Очень спокойная и нежная комната – никаких кричащих пурпурных и красных, которые столь преобладали в наряде нашей незваной гостьи.
Я приметила и фотокарточку в серебряной рамке, что стояла на каминной полке среди прочих – супружеская пара с девочками-погодками: одну на усадил на колени пожилой обрюзгший мужчина в форме генерала пехоты, вторую придерживала за крохотную ручку молодая женщина в светлом кружевном платье.
— Стало быть, это и есть madame Хаткевич? – я взяла рамку в руки. И подивилась с горечью: - Девочки совсем маленькие…
— Она, милочка, она… - экономка отобрала рамку и принялась натирать стекло подолом фартука. – Что ж теперь будет-то: сиротами младенцы остались. Антон-то наш Несторович, его превосходительство, женится сызнова, как пить дать, а детушкам разве ж заменит кто мать? Так и придется теперича в падчерицах мыкаться. Ох, Господи, Пресвятая Богородица…
Я не дослушала женщину – не смогла. Все мысли мои были о том, что это лицо на фотокарточке, нежное и обрамленное мягкими светлыми локонами, ничуть не походило на лицо незнакомки с родинкой, что навещала меня два дня подряд.
Та незнакомка – не Ксения Хаткевич. Я снова не знала ни ее имени, ни причин, по которым она скрылась в доме генерала.
Глава V
Когда я счастлива, то и впрямь, видать, мозг мой усыхает за невостребованностью. Как я могла так ошибиться? И куда пропала Незнакомка – ведь я своими глазами видела, как она вошла в парадную этого особняка. А швейцар любезно подал ей руку и открыл дверь! И буква «Н» на платке опять же.
Нет, Незнакомка не чужая здесь.
Так кто же она?! Сестра генерала? Племянница? Однако я дотошно осмотрела прочие фотокарточки в гостиной, но лица давешней знакомой так и не увидела.
«Не растворилась же она в этих комнатах, как призрак…» - с досадой подумала я.
Но взяла себя в руки. Еще раз посмотрела на унявшую теперь слезы экономку и изобразила легкое удивление:
— Надо же… отчего-то я думала, что madame Хаткевич много старше. Должно быть, не первый это брак у его превосходительства генерала? Есть ли старшие дети?
Женщина, измученная долгим плачем, не гнала меня и не ругала за излишнее любопытство. На вопрос мой она часто закивала, однако, лицо ее сделалось жестче:
— Дочка у Антона Несторовича имеется от первого-то брака. Взрослая уж девка, непутевая только.
Она осеклась, передумав рассказывать. Лишь одарила меня уже не столь рассеянным взглядом:
— Вы простите, милочка, что я излишне тут перед вами расчувствовалась… Хорошая вы девушка, но не нужна нам боле гувернантка. Не нужна. Для девочек наших имеется уже наставница.
Я кивнула, не став ничего спрашивать. На сердце у меня было тяжело и муторно от сочувствия к бедной женщине, и вовсе то сердце разрывалось от жалости к девочкам. Я была несколько старше их, когда лишилась и отца, и матери, но сиротской доли все же успела хлебнуть сполна. Не много их ждет хорошего, покуда не вырастут.
Я тихонько притворила дверь, выходя из уютной гостиной, но покидать дом еще не собиралась: в той самой зале, где прежде полицейские допрашивали горничных, людей в форме уж не было, а вот девушки, забыв об обязанностях, негромко меж собою перешептывались. Меня, остановившуюся в тени пыльных портьер, что укрывали двери, они видеть не могли.
А вот разговор вели весьма любопытный:
— …совсем совести нет, ни вот столечко! – громким шепотом сокрушалась остроносая девица в светлых кудряшках. – Прямо в дом вчерась заявилась, бесстыжая! «Зови, - говорит, - Глашка, Антон Несторовича, а то с места не сойду, покуда с ним не свижуся!».
— Вот нахалка-то, простихосподи! – вторила ей другая, - от любопытства искусав нижнюю губу. – И что – не сошла?
— Поначалу-то как уселась на вот эту самую софу, так и сидит, на меня зыркает токмо. Ну, час сидит, второй сидит. Антон Несторович, помнишь же, к ночи уж заявился, да пьяный сразу спать пошел. Не подивился даже, отчего Ксении Тарасовны до сих пор нету. Ясна кочерыжка, не дождалась она его. Изругала меня поганым своим языком да убралась. Чуть за полдень дело было – пушка петропавловская как раз бабахнула. А еще вот я тебе чего скажу, Марфушенька…
Девушка настороженно огляделась, не догадавшись, однако, внимательней осмотреть мой угол. Но понизила голос столь сильно, что я едва могла разобрать слова:
— …скажу, что ни капелюшечки не удивлюсь, ежели девка эта бесстыжая Ксению Тарасовну… и того!
— Да ну!.. – пораженно выдохнула вторая. – Ты чего брешешь-то, Глашка! Сказали ж господа полицейские, что революционеры это проклятые бомбу бросили. Народники, али как их там.
— Много они понимают, твои господа! Ты сама-то, Марфа, покумекай! Точно тебе говорю: она все подстроила, змея подколодная, чтоб место хозяйкино занять!
— Что делается-то, Божечки… - все же приняла версию ее подруга. – Ежели взаправду она хозяйкою станет, то туго нам придется, Глашенька, ох туго… Ты господам-то сказала, что сидела эта змеюка здесь вчерась?
— Больно мне надо самой встревать, - уже менее решительно отозвалась горничная Глаша. – От них не отвяжешься ведь потом. Да и не спрашивали меня, кто приходил вчера. Про подозрительных токмо спрашивали, а про нее – нет. Уж коли спросят – отвечу. Жалко мне, что ли.
— А думаешь, они сызнова придут? – вторая снова покусала губу. – Вот хорошо бы… уж такие видные мужчины. И неженатые оба, Глашенька. Ох, как мне мужчины в мундирах нравятся, ты не представляешь!.. А Акулинушке уж как нравились…
Обе разом замолчали, растеряв веселость. Потом снова заговорила Глаша:
— Так полицейские же у них мундиры, не военные.
— А ну какая разница, все равно диво как хорошо смотрятся!
Здесь я отвлеклась, решив, что более ничего любопытного эти две особы не скажут.
Разговор меж ним, надо полагать, шел о Незнакомке с родинкой. Хоть я уж ни в чем не была уверена… но и время, когда она вошла в дом, и манеры, показанные горничным – все говорило, что именно эта дама донимала сперва меня, а потом сих милых девушек. С той лишь разницей, что в этом доме она незнакомкой не является – ее здесь знает даже прислуга.
Неужто это и есть дочь генерала Хаткевича от первого брака? «Непутевая девка» и владелица платка с монограммой «Н». Но я опять же не торопилась, принять эту догадку, как истину. Ох, как мне не хватало обмена фактами с полицейскими, как бывало у нас прежде со Степаном Егоровичем…
Разговоры про мундиры пришлось слушать еще с четверть часа – потом девушки ушли из залы, а я смогла выбраться из пыльных портьер. Прошлась по просторной гостиной, тотчас после ухода болтушек ставшей пустой и холодной. Снова завешенные черной тканью зеркала, опущенные портьеры и траур, который чувствовался в каждом с блеском обставленном уголке.
