И, главное, ему действительно было не все равно, как мои дела.
— Признаться, я весьма расстроилась, когда узнала, что не вы ведете это дело… - осторожно сказала я. – Дело Ксении Хаткевич. Мне бы весьма пригодилась ваша поддержка.
Брови моего друга предсказуемо взлетели вверх:
— Так вы… - в волнении он даже повысил голос. Осекся, торопливо взглянул на публику и заговорил тише: - Так вы не из праздного любопытства спрашивали о первой жене генерала? Вы взялись за расследование? Снова с подачи Шувалова?
— Тише! – взмолилась я. - Нет, граф Шувалов здесь не при чем. И за расследование в полной мере я браться не собираюсь. – Тогда я действительно еще в это верила. – Мне лишь надобно прояснить некоторые обстоятельства… считайте это праздным любопытством, если вам угодно.
Кошкин хмурился и был мною очень недоволен:
— Право, вам стоит найти более безобидное применение вашему любопытству. Это не просто семейное убийство из-за какого-нибудь наследства. Это революционеры, политика!
— Но вы это отрицали только что, за столом…
— Начальство из Управления дало приказ не поднимать шумихи покамест и все отрицать… Вы же понимаете, что начнется в столице, ежели это и правда революционеры? Ведь с какой помпой мы заявили два года назад, что последний из них казнен, и отныне с революционными настроениями в государстве покончено навсегда. А какой резонанс это вызовет в обществе! И снова, снова начнет буйствовать жандармерия, утихнувшая едва-едва, снова всех кого ни попадя станут таскать на допросы, снова за это, - он мотнул головой в сторону книжного шкафа, - можно будет загреметь в ссылку.
— Так, может, это и правильно? – с сомнением спросила я.
Кошкин тотчас кивнул:
— Правильно. Ежели за убийством генеральши стоят именно революционеры. Но… - он помялся, - чиновник из канцелярии градоначальника, что выдвинут на это дело, ясно дал понять, что есть основания в этом сомневаться. Мы говорили вот только что, часа три назад.
— Вы говорили с Фустовым? – уточнила я.
Кошкин внимательно на меня поглядел:
— Вы никогда не перестанете меня удивлять, Лидия Гавриловна. Откуда вы знаете Фустова?
Я вздохнула:
— В том-то и беда, Степан Егорович, что я совсем его не знаю. Вам бы я доверилась, но понятия не имею, стоит ли с господином Фустовым делиться хотя бы частью того, что я разведала.
— Ежели вас интересует мое мнение, то сыщик он толковый, - ничуть не раздумывая, отозвался Кошкин. – Находчивый, образованный весьма и весьма. Учился, представьте себе, в Сорбонне. Из благородных. Высокомерный, правда, излишне: за полгода в Петербурге близких знакомств, насколько знаю, так ни с кем и не свел. Сторонится всех. Впрочем, от приглашений начальства не отказывается. И со взятками, знаете ли, борется со всей страстностью… Поссорился, говорят, с роднею, оттого в полицию и пошел после своей Сорбонны. Назло им, что ли… Сам черт в их мудреных нравах ногу сломит.
— И все же вы неплохо его знаете, - заметила я.
— Это оттого, что мы оба на службу в Петербург всего с полгода назад перевелись, и на первых порах он тоже в городской полиции устроился. В одних коридорах, можно сказать, толклись и здоровались, ясное дело, каждое утро. Но дружбы меж нами нет, Лидия Гавриловна, не рассчитывайте.
Я горячо поблагодарила Степана Егоровича. А после вышла, чтобы принести из спальной книгу, должную вернуть. И не переставая думала о Фустове: дворянского рода, учился в Сорбонне, поссорился с родными и устроился в полиции… весьма любопытная биография. Вспомнила и хорошее лицо с внимательными глазами. А, возвращаясь в гостиную, уже точно знала, что рискну довериться этому господину. Была ни была.
Однако мысли о расследовании пришлось оставить, ибо я успела к самому разгару очередного спора:
— Бросьте, Степан Егорович, - вяло отмахнулся мой супруг на какую-то реплику Кошкина, - вы сами знаете, что это были революционеры.
— А ежели все-таки не они? – проявляя чудеса выдержки, ровно ответил тот.
— А ежели это не они – вдруг – то убийства, ими совершенные, возобновятся в самом ближайшем времени. Революционеры не остановятся, покуда жив хотя бы один из них. Это и младенцам понятно. А власти миндальничают и, вместо того, чтобы вешать как собак – внимают письмам женушек и маменек да заменяют казнь ссылками!
Кошкин глядел хмуро, краснел от возмущения и несогласия, а на последнем утверждении все-таки не выдержал:
— Позвольте, Евгений Иванович, но властей и жандармерию обвинять в мягкости – это уж слишком… Виновные в убийстве императора были найдены тогда в течение месяца! И казнены через повешение. Все! А за последующие два года точно так же казнены и более-менее видные деятели «Народной воли». Да и прочие, лишь едва связанные с сей организации арестованы и отправлены в ссылку.
— Ну-ну, казнены… Вам напомнить, как эту ненормальную, Веру Засулич, отпустили на все четыре стороны в зале суда? После того, как она при свидетелях стреляла в Трепова!
— То было в семьдесят восьмом, до убийства на императора… И, потом, Трепов все-таки выжил, - отвечал теперь Кошкин не очень уверенно.
— Вот то-то и оно! Чтобы наши власти начали шевелиться, непременно сперва нужно кого-то убить!
— Ах, господа, прошу, не будем о политике… - взмолилась Долли, ибо беседа давно уже перестала быть пустой светской болтовней.
— …А ссылки эти – смех да и только, - не слушая нашу гостью, продолжал Ильицкий в запале, - им в ссылках живется сытнее и вольготнее, чем нам с вами в столице. Переписка с европейскими революционерами для обмена опытом? Пожалуйста, сколько угодно – стоит лишь проявить фантазию! Писание этих их мемуаров с последующей пересылкой сюда, в Петербург? Опять же сколько угодно! И те мемуары читают здесь с большим любопытством, смею вам заметить, Степан Егорович! А лет через пятнадцать-двадцать эти деятели выйдут на свободу и всем скопом вернутся в столицу. Совсем еще не старые и ни черта, кроме как мутить воду да делать бомбы, не умеющие. И они обязательно найдут себе последователей здесь – среди тех, кто на их мемуарах вырос! Как вы думаете, Степан Егорович, за кем тогда будет сила? За нами – или за ними?! - он неопределенно мотнул головой куда-то за окно.
Кошкин ничего не ответил, смутился. А Владимир Александрович как-то невесело хмыкнул:
— Ежели сила за ними, то, выходит, и Россия уже они. А не мы. И стоит ли нам вмешиваться в дела их России?
Ильицкий метнул в него бешеный взгляд:
— Россия не будет их. Никогда! Я скорее сдохну, чем это допущу!
Владимир снова хмыкнул, еще менее весело, и дружески потрепал Ильицкого за плечо.
— Пойдем, Вальдемар, пойдем… - тянула его за рукав супруга. - Эллочка, поторопись! Поздно уже, а нам еще до Итальянской добираться… Благодарствуем, Лидия Гавриловна, за угощение.
