Долли, взволнованная столь радикальными речами, теперь настойчиво подталкивала супруга к выходу, сама накинула на плечи узорчатую розовую ротонду, сконфуженно попрощалась и с удовольствием вышла вон.
* * *
Не стал задерживаться на вторую чашку чаю и Степан Егорович, вскоре отбыв за остальными. Да и мне в этот раз отчего-то было неловко оставаться с мужем с глазу на глаз… Не дожидаясь Кати, я сама взялась собирать на поднос пустые чайные чашки. А мысли были лишь об одном. Право, я всяким уже видела Женю и полагала, что удивить он меня не сможет, но…
— Позволь, ты серьезно это? – с чайной парой руках я повернулась к нему, не донеся ее до стола. – Про «вешать как собак». Ты в самом деле так думаешь?
И по лицу его увидела – в самом деле.
— Ты знаешь, сколько лет было Ксении Хаткевич? – спросил он.
Подошел, прожигая меня черными глазами. И сам ответил:
— Двадцать один год. Немногим больше, чем тебе. У нее осталось двое маленьких детей – детей, у которых больше нет матери. Была – и нет.
Я смутилась, попыталась снова заняться посудой, чтобы уйти от разговора, но Ильицкий не дал отвести мне взгляд – поднял мое лицо за подбородок и заставил смотреть ему в глаза.
— И можешь ли ты хоть на долю мгновения представить, что чувствует сейчас ее муж? – Я слабо качнула головой. – А что стану чувствовать я, если потеряю тебя? Почему ты никогда не слушаешь меня? Хочешь, чтобы я запер тебя дома? Увез в глухую деревню? Я сделаю это, клянусь.
Я аккуратно поставила чашку на стол и отвела его руку. А после качнулась к нему – обняла и уткнулась лицом в напряженную, одеревеневшую шею. Обняла так крепко, как только могла. Но на душе потеплело, лишь, когда Женя сам прижал меня к себе. Будто оттаял.
— Лида, я не могу тебя потерять, пойми. Я слишком долго тебя искал, чтобы потерять.
— Если ты меня запрешь, то потеряешь гораздо скорее, - ответила я серьезно. – Ты выбрал не ту смолянку, раз хотел послушную жену. Прости, что я такая.
Он не ответил.
Ладони Жени жадно скользили по моей спине, поднимались вверх, чтобы зарыться в волосы, и выбираться из сладкого их плена вовсе не хотелось. Но я сочла, что именно сейчас время признаться:
— Ты знаешь… снова заговорила я, - с того часа, как эта девица, незнакомка, постучала в нашу дверь, мой ум впервые, кажется, со дня свадьбы начал работать в полную силу. Я очень соскучилась по этому ощущению.
Женя отстранился и с немым вопросом посмотрел мне в глаза. Я и сама не верила, что вот так запросто это говорю. Да и себе самой я как будто признавалась впервые.
— И я солгала тебе… я выходила из дому не для того, чтобы сделать заказ в ресторане. Я ездила на Миллионную, в дом генерала Хаткевича.
— Та-а-ак…
Женя, кажется, не мог подобрать слов. Отошел на шаг и глядел на меня, словно уже размышлял, в какой бы монастырь меня упрятать. На мое счастье в гостиную как всегда вовремя вошла Катя и не торопясь начала собирать посуду.
— Пойдем.
Женя не очень ласково взял меня за руку и повел проч. В кабинет, где, как и прошлой ночью, усадил меня в кресло у стола. Потом он вернулся к двери, чтобы запереть ее на щеколду, не позволив больше Катюше спасать меня. Оперся спиною о стену и, скрестив руки на груди, принялся напряженно смотреть мне в глаза.
Разговор обещал быть серьезным.
Глава VIII
— Ты еще вчера называла эту фамилию – Хаткевич, да я значения не придал… Почему они? Ты знакома с этой семьею? Что ты знаешь?
Женя так и не отвел взгляд, даже не моргнул ни разу. По-видимому, это и впрямь было важно. Наверное, и хорошо, что он сам начал сей разговор.
— Сядь, - велела я. Как ни странно, Ильицкий послушался, начав устраиваться в кресле по ту сторону стола. – Сперва я расскажу все, что знаю, а после – ты. Договорились?
Он ответил не слишком поспешно, раздумывал. Но все-таки кивнул:
— Договорились.
— Я не сказала тебе, но вчера эта дама – Незнакомка – снова была здесь, - я поерзала, устраиваясь удобней. – А после, когда она уехала на извозчике, я за нею проследила. Она скрылась в доме генерала Хаткевича.
— И ты подумала, что она его жена? – от меня не укрылся скепсис в его тоне.
— Да, я так подумала, - ответила я ровно. – Но когда сегодня побывала в том доме второй раз и услышала разговоры горничных, поняла, что ошиблась. Я не стану теперь утверждать наверняка, но, вероятнее всего, та девица это дочь генерала от первого брака. Там некая темная история… Женя, я склонна согласиться со Степаном Егоровичем, что взрыв на Дворцовом мосту – это не революционеры. Я не могу объяснить словами, но чувствую, что к убийству генеральши эта дама имеет самое прямое отношение.
Надо отдать ему должное, Ильицкий выслушал меня, не перебив ни разу. Не стремился разубедить, возразить, настоять на своем. Лишь когда я замолчала, заметил:
— Если и имеет, то полиция, без сомнений, разберется.
И замечание было мудрым, не поспоришь.
— Наверное, - согласилась я, - но ведь в полиции даже не знают о ней! О незнакомке. Не знают, что она была у нас, что разыскивала тебя… - взгляд любимых черных глаз стал еще более напряженным, и я поспешила оговориться: - Об этом, положим, можно и не упоминать – но полиция не осведомлена даже, что она была в доме генерала тем утром! Горничные о том умолчали, представь себе! А ведь это важно. Полиция должна узнать!
— Узнает, - пожал плечами Женя. – Или ты считаешь, там сплошь дураки собрались, и без твоих замечаний не сообразят, что к чему?
Червячок сомнений все более подтачивал мою самоуверенность – я задумалась. Фустов точно не дурак. Может, он уже осведомлен, что незнакомка была в доме в то утро – оттого и не спросил горничных?
А Ильицкий постарался закрепить сделанное:
— Насколько знаю, расследование возглавляет весьма толковый чиновник. Он выяснит все про эту Незнакомку-дочь генерала. И, вероятнее всего, так же узнает, что она была здесь и писала мне записки.
Я вскинула на Женю испуганный взгляд, но муж поспешил успокоить:
— Не переживай. Ежели полицейские придут сюда и спросят – ты должна рассказать им все как есть. Чистую правду, без прикрас. Ей-Богу, мне нечего скрывать. – Женя не улыбнулся. Выждал немного, пока я усвою сказанное, и спросил: - Ну? Теперь я смею надеяться, что ты успокоилась и более не станешь вспоминать об этой генеральской дочке и ее записках?
Так уж и нечего скрывать? – размышляла я, прищурившись и вглядываясь в черные глаза. – И «Государственность и анархию. Часть 2», спрятанную на дальней полке – тоже? «Часть 1», надо полагать, хранится в вечно запертом несгораемом шкафу справа от стола.
— Непременно успокоюсь, Женя, - миролюбиво ответила я. – Но не раньше, чем и ты скажешь мне правду.
