А когда подняла голову, то обнаружила, что он смотрит на мое лицо не отрываясь. Впрочем, Фустов тотчас опомнился и улыбнулся, будто меж нами была какая-то тайна. Добавил с большой бравадой:
— Должно быть, поранился тогда, с Харитоновым. Но, право, даже не заметил, покуда вы не сказали.
— Заметите, когда вам отнимут палец. Покажитесь доктору! – ответила я строже и вернулась на свое место. Не удержалась и плотнее запахнула на груди платок.
Фустов за мною наблюдал:
— Хорошая повязка, - похвалил он. – Мастерская. Видна рука опытной сестры милосердия.
— Вы мне льстите? – бесстрастно уточнила я. – Зачем?
— Что вы – говорю чистую правду. Я восхищен вами, Лидия Гавриловна. Неужто вы сами не знаете, насколько хороши? Признаться, даже немного завидую вашему супругу. Чем он занимается?
— Преподает, - ответила я с заминкой. – Читает лекции о культуре балканских народов.
— Н-да… скука, должно быть, смертная. Теперь я гораздо лучше понял, отчего вы ввязались в расследование.
Он снова мне улыбнулся. Кажется, понял господин Фустов что-то не то, но разубеждать его я, разумеется, не стала. Вместо этого спросила:
— Глеб Викторович, а отчего вы предпочли службу в полиции? Ответьте, ежели у нас случился столь откровенный разговорю. Степан Егорович упоминал, что вы дворянин и учились юриспруденции во Франции, в Сорбонне. Перед вами все дороги были открыты после ее окончания. Так почему вы предпочли полицию?
Фустов хмыкнул свысока:
— Какие же, по-вашему, дороги мне были открыты?
— Право, много всего… адвокатская практика, нотариальное дело. Частный сыск, в конце концов, ежели вы мечтали бороться с преступностью. Все это куда более почитаемые занятия.
— Почитаемые кем?
Фустов меня удивляя. Я рассеянно пожала плечами:
— Обществом.
Спрашивая, я отчего-то сама чувствовала себя словно на допросе. Но желание докопаться до сущности господина Фустова не ослабевало: мне предстоит работать с ним бок о бок, я обязательно должна понять, что он за человек.
И Фустов, наконец, ответил без улыбок:
— Лидия Гавриловна, ежели вам хочется знать, то мне нет дела до общества и его мнения. У меня есть цель, для меня важно только это.
— Какова же ваша цель? Сделать карьеру? - Я еще внимательнее изучала его лицо.
И впрямь, занимаясь адвокатской практикой, можно обрести опыт, сделать себе имя, сколотить состояние даже при должном усердии… А зачем идут в полицию?
За властью.
— Я вас поняла...
— Осуждаете? – догадался Фустов. И улыбка его сделалась жестокой. - Вы – меня? Я, по крайней мере, не лгу, что меня трогает убийство вовсе незнакомого мне человека. Вы надеетесь, я поверю, что вы влезли в это расследование лишь потому, что вам жаль ее и ее детей? Вздор! Вам просто скучно, Лидия Гавриловна. Надеетесь тем спастись от домашней рутины и, очевидно, надоевшего вам мужа. Только мне и в голову не приходило осуждать вас. Вы мне нужны, а я нужен вам – вот и все. И говорить здесь более не о чем.
Говорить и впрямь не о чем… он прав. Не в том, разумеется, что Женя мне надоел – это полная чушь! Я люблю его более всего на свете!
Только я все равно почему-то сидела в этой карете, а не торопилась домой, чтобы встретить его после службы, как полагается любящей жене…
Глава XII
Право, ежели бы я была мистиком, то непременно узрела зловещий смысл в том, что особняк Санкт-Петербургского градоначальства, где и располагалось городское полицейское Управление, находился на Гороховой, 2 – за углом буквально от нашего дома на Малой Морской.
Господин Фустов имел в этом здании собственную приемную с секретарем, машинисткой и просторным светлым кабинетом, несколько превышающим в размерах нашу с Женей гостиную. Здесь, оставив меня рассматривать политическую карту мира – огромную, в полстены, с причудливо разбросанными по ней флажочками с гербами Российской Империи – Глеб Викторович внезапно исчез за боковой дверью.
Но вернулся очень скоро, я не успела даже понять назначение флажочков. И, надо сказать, вовсе о них забыла, потому как вышел господин Фустов не вполне одетым – застегивал на ходу пуговицы сорочки. А я, от неожиданности позабыв закрыть рот, с полминуты имела удовольствие разглядывать и его мускулистую голую грудь, и мягко поблескивающую золотом цепочку, на которой вместе с православным крестом покачивался узкий золотой ободок – кольцо. Потом я, конечно, спохватилась, опомнилась и поскорее сделала такое лицо, будто флажочки меня все еще интересуют.
— Простите, Лидия Гавриловна, - извинился, впрочем, тот, - тысячу раз простите за мой вид, но у меня совершенно нет времени.
И правда – едва застегнув пуговицы и не накинув даже сюртука, он торопился к выходу.
— Вы не позволите мне присутствовать на допросе? – удивилась тогда я.
— Позже, - он замешкался у двери. И неловко объяснил: - Сперва мои люди немного… поговорят с Харитоновым. А потом я непременно позову за вами. Побудьте здесь. Машенька сию минуту принесет чаю, вы, наверное, голодны.
Когда я рассеянно кивнула, Фустов уже закрыл дверь.
Что ж, я была наслышана о некоторых методах ведения допроса в Отдельном корпусе жандармов. Вероятно, мне и правда незачем быть там сейчас. Этот извозчик убил одного из их товарищей и тяжело ранил второго – разумеется, допрашивать его станут иначе, чем описано в инструкциях…
И я покачала головой, удивляясь самой себе: кажется, я ничуть не осуждала жандармов. А после ужаснулась по-настоящему. Что же со мной стало? Одета черт знает как, платок, перчатки и волосы до сих пор пахнут порохом. Я ведь сегодня присутствовала при перестрелке… Видела, как умирает человек. И – подумать только – сама могла погибнуть! А теперь нахожусь в этом здании, среди совершенно незнакомых мне мужчин. Которые показываются мне полуголыми, будто в этом нет ничего особенного! А главное – я уже заранее знала, что ни за что не расскажу Евгению, как провела сегодняшний день. Никогда!
Все это было совершенно дико, неправильно и ненормально… Но одна-единственная мысль не позволяла мне сейчас же бежать прочь из этого здания. Я чувствовала себя на своем месте.
Толком свыкнуться с этим ощущением я не успела: вошла молодая женщина с подносом – должно быть, та самая Машенька. Хорошенькая, но очень строгая девица в очках. Возрастом она была немногим старше меня. А взгляд, которым Машенька окинула мою персону с головы до ног, хоть раз ловила на себе каждая женщина. Она как будто приценивалась, способна ли я покуситься на ее собственность? И отчего-то я именно тогда вспомнила о кольце, на мускулистой груди господина Фустова.
Гладкий тонкий ободок – по-видимому, это было обручальное кольцо. И на довольно крупный палец. То есть, не женское – мужское. Глеб Викторович женат, выходит? Впрочем, это более чем нормально, учитывая его возраст и статус. Вопрос, отчего он носит кольцо на цепочке, а не на пальце? Но я посмотрела на собственные руки и устыдилась. Только мое кольцо лежало дома, в шкатулке с прочими украшениями. Так неужто Фустов привязан к своей половине больше, чем я к Жене?..
