На участливый вопрос незнакомка не ответила, теперь торопясь уйти. Оторвала блокнотный лист, неровно свернула его два раза и протянула мне:
— Будьте любезны передать.
Хлюпнула носом, развернулась и вышла вон, сама закрыв за собою.
Хорошо начинается семейная жизнь.
Записка жгла мне руку, пока я несла ее в Женин кабинет… И ведь даже не запечатана – он никогда не узнает, если я загляну в нее. Немногие смогут понять, скольких сил мне стоило удержаться. Но я все-таки сделала это, просто оставив записку на столе и чуть придавив ее уголок лампой.
Я вышла замуж за Ильицкого, отдала свою судьбу в его руки, а значит должна во всем доверять ему. Кроме того, я не была слишком наивной, чтобы не понимать – у моего мужа до встречи со мною была долгая и отнюдь не монашеская жизнь, подробности которой мне вовсе не хотелось знать. Потому я плотно закрыла дверь в кабинет и решила о записке больше не думать.
В конце концов, у нас с Женей настолько особенная близость, что он сам мне непременно все расскажет!
Однако я ошиблась.
— Никита сегодня превзошел сам себя, - сказала я за ужином, подливая мужу апельсинового соуса, - по-моему, он добавил к птице какие-то травы. Базилик, кажется.
— Не думаю, - качнул головой Женя. - Просто к тарелкам присохло что-то.
Меж тем он продолжал доедать курицу – не без аппетита даже. А вот меня слегка замутило. Прискорбно сознаваться, - думала я, откладывая нож и вилку, - но, несмотря на законченный с отличием Смольный, хозяйкой я оказалась самой что ни на есть дрянной…
Но я старалась изо всех сил.
— Милый, - я потянулась через стол и игриво погладила Женину руку, - я подала сегодня объявление о найме кухарки, обещаю, что мы едим курицу последний раз в жизни.
Честное слово, я думала, он обрадуется.
— А чем плоха курица? – изумился Женя вполне серьезно. – Но насчет кухарки – это отличная новость. И тогда уж тебе следовало нанять и горничную.
— А Катя?..
— Что – Катя? Кто-то же должен вызывать прачку или хотя бы открывать дверь, когда звонят. Не знаю… если тебе ее жаль, повысь Катю в экономки. Сколько нынче платят экономкам?
— Надо в газетах почитать… - я снова упрекнула себя за то, что ничего не смыслю в ведении хозяйства. – В любом случае, Катя не может быть экономкой, потому как неграмотно пишет, невнимательная и перепутает нам все счета.
— Но и от Кати в роли горничной проку нет. Я же предлагал завести лучше канарейку – от нее тоже много шума и мало пользы.
— Тише, услышит… - я покосилась на дверь.
А потом подперла рукою голову и некоторое время молча наблюдала, как муж разделывает птицу. Пока не поймала себя на том, что улыбаюсь совершенно по-глупому и думаю черт знает о чем.
— Что? – поинтересовался он, поймав этот мой взгляд.
— Нечего, только лишь смотрю, как ты ешь.
— Смотри-не смотри, но мне еще поработать с бумагами нужно – раньше, чем через два часа я в спальную не поднимусь.
— Я вовсе не затем на тебя смотрю! – смутилась я и вскочила с места, чтобы он не заметил, как вспыхнули мои щеки.
— А зря – могла бы попытаться. У тебя был шанс.
Я же сделала вид, что больше в упор его не вижу, и прошла мимо. Правда, достаточно близко для того, чтобы он смог поймать меня, обхватив за талию, и усадить себе на колени.
— Не дуйся, - он легко поцеловал меня. – Неужто до сих пор не научилась различать, когда я пытаюсь пошутить?
— Кто тебе сказал, что не научилась? – я положила руки Жене на плечи и, добившись чего хотела, с обожанием глядела в любимые черные глаза. - А тебе бы следует научиться понимать, что дуюсь я лишь для того, чтобы ты меня обнял.
— А тебе кто сказал, что я не научился?
Мы улыбнулись одновременно, и на этот раз я поцеловала его сама. Легким прикосновением губ теперь не обошлось, мы немного увлеклись и очнулись только от вскрика Катюши от двери.
— Ой! – ахнула она, однако тотчас выйти не поторопилась. – Я, право, думала в столовой убрать да спать лечь пораньше.
Я, как ужаленная вскочила на ноги, чтобы оправить юбку. Один чулок Женя все-таки успел отстегнуть, и он гармошкой ниспал к щиколотке. Я готова была со стыда сгореть.
— Вы не будете уже кушать? Можно убирать? – невозмутимо поинтересовалась Катюша.
— Будем, Катя, будем, ты иди… иди, пожалуйста, куда-нибудь!
Даже Ильицкого ей удалось смутить.
— Как скажете, - фыркнула она, кажется, обидевшись.
Когда Катюша вышла, я мучительно закрыла лицо руками. Потом отняла ладони, поглядела на Женю, и оба мы прыснули со смеху – сразу стало легче.
— Ну вот, - упрекнула я его, - ты говорил, что Катя безнадежна, а она даже вызвалась помыть посуду.
— Как думаешь, может, теперь она сама уволится? – не разделил он моей радости.
— Тише! Услышит, нехорошо будет…
Я подошла к двери и, не дыша, приоткрыла – Катюша с той же невозмутимость удалялась в судомойную, уже закрывала за собой. Огромнейший плюс нашей горничной, который перекрывал многие, многие недостатки – Катя была совершенно нелюбопытна. Ей и впрямь не было до нас дела, ни капельки.
— Ушла, - прокомментировала я.
— Тогда зови снова, пока она не передумала – надобно все же убрать. – А на мой вопросительный взгляд развел руками, - Лида, мне и впрямь следует поработать, но я обещаю, что управлюсь быстро. Не скучай.
— Постой-ка…
Надо признать, я только сейчас, поняв, что он вот-вот направится в кабинет, вспомнила о незнакомке и злополучной записке, оставленной на Женином столе.
— Утром, едва ты ушел, к нам заглянула женщина… Искала тебя.
Он нахмурился.
— Брюнетка, совсем молодая. С родинкой на щеке.
— Я не знаю такой, - с сомнением пожал плечами Женя. – Она представилась? Быть может, адресом ошиблась?
— Нет, она искала именно тебя – назвала твое имя.
— Она сама назвала мое имя, или согласилась, когда его назвала ты?
Я запнулась, припоминая. И правда… это я уточнила у нее, ищет ли она Евгения Ивановича, а незнакомка лишь подтвердила. Когда я счастлива, то становлюсь глупой, как пробка… Разумеется, следовало настоять и выпытать, кто она такая, а не выдавать всю подноготную об Ильицком!
— Должно быть, действительно ошиблась, - заключил по моему растерянному взгляду Женя. – Или, если она, говоришь, совсем молода, вполне возможно, что это одна из моих вольных слушательниц.
— Вольных слушательниц?
— Да. Я ведь упоминал, что с недавних пор Университету предписали допускать на лекции и девиц – вольными слушательницами. Такая глупость… Я даже с руководством ссорился. Зачем, скажи мне, этим девицам история Балкан?
