— Мы возьмем его, не сомневайтесь. Сегодня же велю Вильчинскому отправить людей на ту квартиру – благо адрес есть. Но, наверное, следует запастись терпением.
Фустов был прав, к сожалению. Я даже сказала бы больше: вряд ли тот мужчина вовсе вернется на квартиру. Но все же надежда оставалась.
— Идемте, Лидия, - Фустов выше поднял зонт и приглашающе выставил локоть, - я усажу вас в экипаж, а кучер отвезет домой.
— А вы разве не едете на Гороховую? – удивилась я.
— К сожалению, нет – у меня нынче доклад в Генштабе. По поводу этого «Рокота», - Фустов брезгливо поморщился. – Листовки сегодня подбросили не только вам, а газетчики и вовсе как с ума посходили. В Генштабе со дня на день станут решать, что делать с этим кружком, и мои доводы, боюсь, никто не услышит. Впрочем, хватит с вас на сегодня, - Глеб Викторович тепло улыбнулся, увидев заминку на моем лице. - Вы совсем замерзли и устали. У нас с вами уйма дел, и вы мне нужны здоровой.
Он заговорщически подмигнул, и я тоже не удержалась от улыбки. Он ведь прав, я совершенно продрогла.
Уже в экипаже, дав распоряжение кучеру и собираясь захлопнуть дверцу, Фустов все-таки признался, что его тревожит:
— Я не думаю, Лидия, что этой женщине, княжне Бушинской, следует верить, - сказал он прямо. – Тайный возлюбленный, конспирация, развод… Дамский роман какой-то, ей-Богу. Она ведь не замужем эта Бушинская? Старая дева? Вы не думали, что она несколько… приукрасила скучную действительность?
Выслушала я его внимательно. И, должно быть, правда очень устала, потому что спорить совсем не хотелось.
— На сплетницу она не похожа, но, разумеется, нельзя этого исключать. И все же – квартира на Васильевском это факт, отмахнуться от которого невозможно.
— Вы правы, - тоже согласился Фустов.
И захлопнул дверцу, оставляя меня в экипаже одну.
А я еще какое-то время думала в дороге: он действительно пожимал мою руку чуть дольше, чем то позволяли приличия? Или мне уже мерещится черт знает что?
* * *
Впрочем, далеко отъехать мне так и не удалось.
— Остановите… остановите, пожалуйста! – я нервно постучала в окошко к кучеру и тотчас снова припала к окну.
Там, у самых кладбищенских ворот, стоял не кто иной, как генерал Хаткевич, собственной персоной. В парадном мундире и плаще с великолепным собольим воротником – таким я видела его из окна этой же кареты во время церемонии. Вымуштрованный адъютант держал над его головою раскрытый зонт.
Но заинтересовал меня даже не генерал, а молодая женщина, которую он самым натуральным образом отчитывал. Выговаривал ей свысока и наставительно указывал пальцем. Будто служанку ругал. Судя по небогатому наряду дамы, это и была служанка.
И все-таки я попросила кучера остановиться, исподтишка наблюдая, чем окончится сцена. Прекратилось все скоро. Генерал, накричавшись, плотнее запахнул плащ и зашагал к богатой карете с гербами на дверцах; женщина, сгорбившись, сжавшись под едва живым зонтиком, из последних сил добралась до ближайшей скамейки.
Наверное, это и впрямь была провинившаяся горничная. Но оставить ее одну, расстроенную, на скамейке возле кладбища мне показалось невероятно жестоким – я решилась подойти.
Ей-Богу, никаких предчувствий относительно сей дамы у меня не было. Разве что в разрезе глаз на миловидном с широкими скулами лице мелькнуло что-то знакомое… но это лишь усилило подозрение, будто видела я женщину в доме генерала в скромном наряде горничной. Никто никогда не запоминает лиц горничных.
— Вам нехорошо, сударыня? Что-то случилось?
Я подошла, как могла ближе, так, чтобы прикрыть ее зонтом от дождя. Женщина подняла на меня глаза – красные и мокрые от слез. А после торопливо встала, как делают это горничные в присутствии господ.
— Нет, что вы… не извольте беспокоиться, madame.
И снова опустила голову, снова сжалась, будто была виноватой перед всем миром.
Она выглядела лет на тридцать – хотя, возможно, это уставшее лицо с измученными глазами делало ее старше. Небольшого роста, стройная, туго затянутая в корсет. Траурное платье вблизи оказалось шелковым с искусным замысловатым шитьем на юбке, однако поверх платья был надет старомодный жакет грубого сукна – вычищенный, но с истертыми локтями и пуговицами. Волосы стянуты под съехавшей на бок жалкой шляпкой, которую дама, смущаясь, сейчас поправляла.
Перчаток она не надела, и на безымянном пальце правой руки у женщины матово светилось обручальное кольцо. Слышала, в горничные редко принимают замужних… Да и с чего бы генералу отчитывать горничную во время похорон жены? Что-то не то.
— Позволите подвезти вас? – Я решила быть настойчивой и даже взяла ее под локоть. – У меня с собою экипаж. Никак не могу оставить вас здесь одну, вы слишком расстроены.
— Нет-нет, не извольте беспокоиться, я живу совсем недалеко.
Она мягко вытянула руку, снова поправила шляпку и страдальчески мне улыбнулась.
Не буду лукавить, я надеялась, что эта дама, кем бы она ни была, расскажет что-то любопытное о генерале, который и у меня, и у Фустова числился пока что первым подозреваемым dc5210. Но дама оставалась решительной в своем отказе.
— Вам действительно есть, куда пойти? – уточнила я въедливо.
— Конечно! – искренне ответила та. – Я и пешком прекрасно доберусь, madame.
Не силой же ее вести? Я отступила.
А после немедленно забыла о даме, поскольку черт дернул меня поглядеть в сторону кладбища. Оно было отделено от меня стеною из ливня и ажурною решеткой, а могила Ксении находилась совсем близко от нее – шагах в полусотне. Я это точно знала, поскольку час назад наблюдала за процессией из окна экипажа. Сейчас же, как я полагала, все уж разъехались – ан нет. Мужчина – высокий, широкоплечий, в сером, кажется, плаще, полы которого трепал ветер. Без головного убора. Он стоял спиною ко мне, тяжело опершись на ограду возле могилы Ксении – а проклятый ливень не позволял и цвета волос разглядеть. Но что-то было в его фигуре неуловимо знакомое, отчего в недобром предчувствии у меня сжалось сердце…
Слишком похож был его силуэт на тот, что я видела утром, у парадной. И утром я приняла тот силуэт за Ильицкого.
Сама не своя, подошла к решетке.
— Женя?..
Я даже не позвала, а прошептала одними губами – никак он не мог слышать того обращения!
И все-таки тотчас, будто очнулся. Выпрямился и обернулся назад, на меня. Нет, я по-прежнему не видела его лица… Но волосы действительно были темными, как у моего мужа, и – главное – он сквозь дождь смотрел точно на меня. Он меня узнал.
Я осознала это совершенно четко, и по щекам, непрошенные, уже катились слезы. Так он все-таки пришел на ее похороны? Да не с прочими гостями… Дождался, покуда все разойдутся, чтобы попрощаться с нею одному. Ведь это могила Ксении Хаткевич, не чья-то другая!
