С тех пор как у Люсьена начались каникулы, Адель расстилала пенку в липовой аллее. Она устраивала пикник, а потом они дремали в тени деревьев. Люсьен ложился рядом с ней и засыпал, взяв с нее обещание, что завтра они так же будут отдыхать на свежем воздухе. Адель обещала, и в ее глазах отражалось небо, а зрачки дрожали от легкого колебания листвы.
* * *
– Кристина! Кристина, вы меня слышите? – заорал Ришар.
Секретарша, блондинка с лицом совы-альбиноски, вошла в кабинет.
– Простите, доктор, я искала карточку мадам Венсле.
– Не могли бы вы позвонить моей жене? Никак до нее не дозвонюсь.
– Позвонить на ваш домашний, доктор?
– Да, пожалуйста, Кристина. И на ее мобильный тоже.
– Может быть, она ушла гулять. Такая замечательная погода…
– Позвоните ей, Кристина, пожалуйста.
Кабинет Ришара находился на втором этаже клиники, в самом центре города. За два-три месяца доктор Робенсон приобрел постоянных пациентов, оценивших его преданность делу и компетентность. Три дня в неделю он принимал больных, а в четверг и пятницу утром оперировал.
Было одиннадцать часов, и утро оказалось на редкость тяжелым. Ришар не стал говорить матери маленького Мансо, что у ее сына очень тревожные симптомы. У него чутье на такие вещи. А потом к нему пристал месье Грамон. Сколько Ришар ни твердил, что он не дерматолог, тот непременно хотел показать ему свои родинки, авторитетно заявляя, что все врачи жулики и что его не проведешь.
– Доктор, ваша жена не отвечает. Я оставила сообщение и попросила ее вам перезвонить.
– Как это не отвечает? Да быть того не может! Чтоб вас!
Сова вращала круглыми глазами:
– Я не знала, вы мне не сказали…
– Простите меня, Кристина. Я не выспался. Месье Грамон меня довел. Я сам не знаю, что несу. Позовите следующего пациента, я пока вымою руки.
Он склонился над умывальником и подставил руки под холодную воду. Кожа была сухой и шелушилась от постоянного мытья. Он взбил мыльную пену и принялся лихорадочно тереть одну руку о другую.
Ришар сел, положив руки на подлокотники кресла и вытянув ноги. Медленно согнул колени – через полгода после аварии они все еще казались ему заржавевшими. Он знал, что до сих пор прихрамывает, хотя все говорили, что это совсем незаметно. Походка у него была медленной и неровной. По ночам ему снилось, что он бежит. Собачьи сны.
Он вполуха слушал пациентку, сидевшую напротив него. Пятидесятилетняя женщина, встревоженная, волосы собраны в пучок, чтобы скрыть проплешины. Ришар попросил ее лечь на кушетку и положил руки ей на живот. «Здесь больно?» Он не заметил, что ее разочаровали его слова: «У вас все в порядке, по крайней мере, ничего серьезного».
В три часа дня он ушел из клиники. Он гнал машину по извилистой дороге. Возле дома машину занесло на гравиевой дорожке. Пришлось сделать вторую попытку. Он сдал назад, разогнался и прибавил газу, чтобы въехать в парк.
Адель лежала на траве. Люсьен играл рядом.
– Я тебе обзвонился. Почему ты не отвечаешь?
– Мы заснули.
– Я думал, с тобой что-то случилось.
– Да нет же.
Он протянул руку и помог ей встать.
– Они приедут сегодня вечером.
– Ох, а может, ты отменишь ужин? Втроем нам будет гораздо лучше.
– Нет, нельзя все отменять в последний момент. Так не делают.
– Тогда отвези меня в магазин. Не идти же пешком в такую даль.
Она вошла в дом. Он услышал, как она хлопнула дверью.
Ришар подошел к сыну. Погладил его кудрявые волосы, подхватил за пояс.
– Ты сегодня был с мамой? Что вы делали, расскажи!
Люсьен пытался вырваться и не отвечал, но Ришар настаивал. Умильно глядя на маленького шпиона, он повторял:
– Вы играли? Рисовали? Люсьен, расскажи мне, что вы делали.
* * *
Адель накрыла стол в саду, в тени сливового дерева. Два раза сменила скатерть, поставила в середину садовые цветы. Окна на кухне были открыты, но воздух казался раскаленным. Люсьен сидел на земле, у ног матери. Она дала ему маленькую доску и пластмассовый нож, и он мелко резал вареный кабачок.
– Ты так и останешься?
Адель надела синее платье с цветочным принтом. Тонкие бретельки перекрещивались на спине, открывая худые плечи и руки.
– Ты не забыл про мои сигареты?
Ришар вынул пачку из кармана. Открыл ее и протянул Адель одну сигарету.
– Они здесь, – сказал он, похлопав по брюкам. – Так ты будешь меньше курить.
– Спасибо.
Они сели на скамейку, которую Ришар велел установить у внешней стены кухни. Адель молча курила. Люсьен прилежно сажал в землю вареный кабачок. Они смотрели на дом Вердонов.
Ранней весной с их стороны холма поселилась супружеская пара. Сначала несколько раз приезжал муж, чтобы осмотреть дом. Из окна маленького кабинета Адель видела, как он разговаривает с садовником Эмилем, с месье Годе, агентом по недвижимости, а потом с подрядчиками, которым он собирался поручить ремонт. Это был мужчина лет пятидесяти, очень загорелый, атлетического сложения. Он носил яркий свитер и, видимо, специально для загородных поездок купил новые резиновые сапоги.
Однажды в субботу на узкой покатой дороге, по которой до сих пор ездили только Робенсоны, припарковался грузовик. Сидя на скамейке, Адель и Ришар наблюдали, как супруги устраиваются в доме.
– Парижане. Приезжают только на выходные, – пояснил Ришар.
Как-то в воскресенье после обеда он надумал с ними познакомиться. Ведя за руку Люсьена, перешел на другую сторону и представился. Предложил помочь. Приглядывать время от времени за домом. Звонить им, если будут проблемы. И, уходя, пригласил их поужинать: «Предупредите меня, когда точно будете знать, что на выходных вы здесь, мы с женой будем рады вас видеть».
– А чем они занимаются?
– Он, кажется, оптик.
Вердоны перешли дорогу. Жена держала в руке бутылку шампанского. Ришар поднялся, обвил рукой талию Адель и поздоровался с ними. Люсьен уцепился за ногу матери и уткнулся носом ей в бедро.
– И ты здравствуй. – Женщина склонилась к мальчику. – Ты не хочешь со мной поздороваться? Меня зовут Изабель. А тебя как зовут?
– Он стесняется, – извинилась за сына Адель.
– О, не беспокойтесь. Я вырастила троих, знаю, что это такое. Так что удачи вам! Мои ни за что не хотят уезжать из Парижа. Проводить выходные с престарелыми родителями им уже неинтересно.
Адель отправилась на кухню. Изабель пошла было за ней, но Ришар удержал ее: «Садитесь. Она не любит, чтобы к ней на кухню входили».
