– Люси, ты в порядке? – спросила Корделия.
– Да… я просто кое-что вспомнила. Мне нужно сказать Кристоферу одну вещь. Я сейчас найду его и сразу же вернусь.
– Люси! Подожди!
Но Люси бросилась прочь прежде, чем Корделия сумела ее остановить, и прежде, чем Джеймс успел заметить, что происходит. Она хорошо помнила, что он говорил насчет хождения по Базару в одиночку. Расталкивая покупателей, Люси решительно шагала вперед. На сердце у нее легла тяжесть. Она лгала Джеймсу, утаивала свои занятия от Маргаритки и ненавидела себя за это. Но Малкольм Фейд был, возможно, последней надеждой Джесса. Еще раз оглянувшись, чтобы убедиться в том, что друзья и брат не видят ее, она отодвинула полог и шагнула в синюю палатку.
– Опять зря потратили время, – буркнул Мэтью и злобно пнул стену ларька, из которого они только что вышли.
– Ничего подобного, – возразил Джеймс. – Время, проведенное за игрой в вист с гоблинами из валлийских сланцевых рудников, нельзя назвать потраченным напрасно. Кроме того, теперь я точно знаю, где купить коврик из шерсти оборотня, если таковой мне понадобится.
На самом деле настроение у него было не лучше, чем у Мэтью. Они успели поговорить с тремя дюжинами торговцев и до сих пор не выяснили ничего ценного, но, поскольку парабатай сегодня был каким-то встревоженным и нервным, Джеймс старался обходиться с ним деликатно. Полчаса назад Джеймс на минуту оставил друга одного, заглядевшись на вывеску, обещавшую посетителям «Невиданные диковинки и чудеса природы». Обернувшись, он успел заметить, как Мэтью стащил бутылку вина с прилавка торговца, который как раз демонстрировал фэйри флакон с жидкостью для полировки рогов. Когда Джеймс догнал Мэтью, тот успел спрятать бутылку во внутренний карман пальто.
Мэтью явно хотелось убраться отсюда поскорее. Он смеялся, громко болтал, но потом наступали зловещие паузы, и Джеймс понимал, что настроение у друга хуже некуда. Он был довольно сильно пьян – давно опустошил флягу, а теперь взялся за украденную бутылку вина. Все это было очень странно. Джеймс уже не в первый раз задавал себе вопрос, почему Мэтью испытывает такое отвращение к Сумеречному базару. Конечно, посетители Базара представляли собой разношерстную и весьма сомнительную компанию, но ведь Мэтью обожал общество сомнительных личностей – по крайней мере, так казалось Джеймсу. Может быть, он просто волнуется за Томаса? Наверняка так оно и есть, думал он, особенно потому, что Томас заперт в одном помещении с Алистером Карстерсом. Джеймс, со своей стороны, считал, что Томас может за себя постоять, и не испытывал к Алистеру такой сильной неприязни, как Мэтью.
Джеймс снова остановился, чтобы свериться с планом Базара. Начался снегопад; с серого неба, кружась, падали крупные пушистые хлопья. Его друг задержался у прилавка со снадобьями, якобы привлекавшими единорогов вне зависимости от того, «девственник» ты или нет. Пока Мэтью с рассеянным видом разглядывал разноцветные бутылочки, к нему подошла Корделия. В ее багровых волосах, подобно крошечным белым цветам, поблескивали снежинки.
Джеймс вдруг вспомнил свадьбу. Он прислонился к столбу со схемой Базара, не обращая внимания на снег, который сыпался ему за воротник. Он все это время старался не думать о вчерашней ночи; иногда происшедшее казалось ему далеким и нереальным, но бывали минуты, когда он вспоминал эту сцену с необыкновенной четкостью. Он побывал в аду, ожидая появления Велиала, но среди всех тревог были эти несколько минут с Корделией, несколько минут страсти, которые почему-то дали ему покой. Он вспомнил сладкий аромат жасмина и мирры, и кровь прилила к его щекам. Он поднял лицо к небу, радуясь тому, что идет снег.
Прищурившись, он смотрел на Корделию и Мэтью. Он не знал, видят ли они его; нет, скорее всего, с такого расстояния его было не узнать, он походил на одного из завсегдатаев Базара.
Корделия положила руку на плечо Мэтью, приподнялась на цыпочки и что-то сказала ему на ухо. При виде этой интимной сцены Джеймс вздрогнул, как будто прикоснулся к электрическому проводу. Он считал, что Мэтью вчера пригласил его жену покататься на автомобиле, чтобы ее отвлечь, ведь осенью, когда Джеймс был занят домом на Керзон-стрит, Мэтью часто составлял компанию Корделии. Однако он не думал, что Корделия и Мэтью сделались настолько близкими друзьями, чтобы иметь свои секреты. И все же их позы и лица явно свидетельствовали о том, что они говорят о чем-то, известном только им двоим.
Наконец Корделия ласково погладила Мэтью по руке и отошла в сторону; Джеймс услышал, что она спрашивает насчет адамаса у сатира, продававшего фрукты фэйри. Полярная сова, восседавшая на краю вазы с белыми персиками, негромко ухнула, и Корделия улыбнулась.
Мэтью вытащил из-за пазухи бутылку и направился к Джеймсу, оставляя за собой извилистую цепочку следов.
– Значит, это действительно ты, – заговорил он. – Если будешь стоять так под снегом, то сможешь сыграть роль ледяной скульптуры на следующем балу у Уэнтвортов.
– А может быть, мне это понравится, – сказал Джеймс, не сводя взгляда с Корделии. – Где Люси? Разве она не была с Корделией?
– Насколько я понял, пошла искать Кристофера, – ответил Мэтью. – А зачем, не объяснила. Наверное, вспомнила что-то важное.
– Она в последнее время странно себя ведет, – озабоченно нахмурился Джеймс. – Грейс даже расспрашивала меня о ней…
Он прикусил язык, но было уже поздно. Обычно глаза у подвыпившего Мэтью делались большими и прозрачными, но сейчас он сердито прищурился.
– Когда это ты успел пообщаться с Грейс?
Джеймс мог бы сказать «на балу у Уэнтвортов» и положить конец допросу. Но это означало бы солгать Мэтью.
– Вчера. Когда вы с Маргариткой катались на автомобиле.
Мэтью застыл, глядя на Джеймса в упор. В его позе было что-то грозное, несмотря на взлохмаченные волосы, цветастый жилет и недопитую бутылку, которую он сжимал в руке.
– Она приехала на Керзон-стрит, – оправдывался Джеймс. – Она…
Но Мэтью не дал ему договорить, с удивительной силой вцепился ему в руку и потащил в какую-то темную дыру рядом с ближайшим магазином. Они очутились в узком пространстве, напоминавшем переулок: с одной стороны возвышалась кирпичная стена, с другой – кое-как сколоченная из досок стенка ларька.
Лишь после того, как Джеймс почувствовал боль от удара о кирпичную стену, он сообразил, что Мэтью его толкнул. Толчок был несильный, поскольку Мэтью действовал одной рукой; другой он сжимал горлышко бутылки так крепко, что костяшки пальцев побелели. Но этого жеста было достаточно, чтобы Джеймс возмутился:
– Мэтью, ты что творишь?
– А ты что творишь? – рявкнул Мэтью. В воздухе висел плотный запах ладана, мимо плыли прозрачные пузыри с огоньками, заливавшими снег и стены тупика ярко-зеленым, алым и синим светом. Мэтью нетерпеливо оттолкнул шарик, очутившийся рядом с его лицом.
– Приглашать Грейс к себе в дом в то время, когда твоя жена потеряла отца и покинула тебя ненадолго, чтобы утешить мать… Мне кажется, это выходит за рамки вашего договора с Маргариткой.
