Комната была отделана в охряном и красном цветах. Корделия пристально разглядывала темно-красный ковер, когда Джеймс снова заговорил:
– Наверное, тебе нужно повернуться ко мне спиной.
Это определенно принесло ей некоторое облегчение. Было ужасно стоять к нему лицом и знать, что он видит ее румянец. Она услышала совсем рядом его шаги, его дыхание, почувствовала, как его рука коснулась ее платья.
– С чего мне начать? – спросил он.
– Подожди, нужно убрать волосы, – прошептала она, подняла руки и перебросила на грудь тяжелую гриву каштановых волос. Джеймс издал какой-то странный звук. Наверное, его поразило количество пуговиц на платье.
– Начинай сверху, – попросила она, – и если придется немного надорвать ткань, ничего страшного. Я это платье больше никогда не надену.
Она хотела разрядить обстановку, хотела, чтобы он засмеялся, но он молчал. Она почувствовала прикосновение его пальцев к затылку и закрыла глаза. Прикосновения были осторожными, легкими. Он был совсем близко, так близко, что она чувствовала тепло его тела, его дыхание, и от этого у нее мурашки побежали по коже.
Его пальцы переместились ниже. Платье сползало с плеч. Тыльной стороной ладони Джеймс задел спину Корделии, и она зажмурилась. Она по-прежнему боялась, что сейчас умрет, но уже не от смущения.
– Маргаритка, – не своим голосом, запинаясь на каждом слоге, произнес он. Наверное, он ужасно смущен, подумала она. Возможно, он даже считает, что в каком-то смысле изменил Грейс. – Есть… кое-что еще, что мы должны обсудить. Насчет вторых рун.
О, Разиэль. Вторые руны… те, которые молодые муж и жена наносят друг другу на грудь, оставшись в спальне вдвоем. Неужели Джеймс предлагает сделать это сейчас, поскольку она все равно снимает платье?
– Джеймс, – прошептала она, чувствуя, что в горле пересохло. – У меня с собой нет стило…
Он молчал. Если бы она не знала Джеймса, то решила бы, что у него дрожат руки.
– Не сейчас, – наконец проговорил он, – но рано или поздно придется это сделать. Если кто-то узнает, что у нас нет таких рун…
Корделия почувствовала жжение там, где ее жених изобразил первую брачную руну.
– Ну что ж, тогда нам надо хорошенько запомнить, что нельзя… раздеваться перед посторонними, – сквозь зубы произнесла она.
– Очень смешно. – Пальцы его снова двигались, время от времени касаясь ее спины. – Вообще-то, я думал о Райзе.
Она услышала его сдавленный вздох. Наверное, он расстегнул последнюю пуговицу, потому что корсаж платья смялся, как увядший цветок, и сполз до талии. Она стояла так, не двигаясь, несколько мгновений. Под платьем на ней были только корсет и тонкая сорочка.
Ни в одной книге по этикету не было и не могло быть указаний на такой случай. Корделия подтянула платье повыше, чтобы прикрыть грудь. Задняя часть платья, наоборот, сползла еще ниже, и она в ужасе сообразила, что Джеймс теперь может видеть ее бедра.
Взгляд ее случайно упал на книги Оскара Уайльда, стоявшие рядом с собранием сочинений Китса. Она вспомнила строку из «Баллады Редингской тюрьмы»: «Возлюбленных все убивают – так повелось в веках»
[19]. И подумала: а можно ли убить того, кого любишь, поставив его в неловкое положение?
– Прошу, уходи, – услышала она за спиной чей-то голос и не узнала его.
Что же она наделала?
– Мне правда… ужасно жаль, – задыхаясь, выговорила она и убежала. Едва успев добраться до двери своей спальни, она услышала за спиной щелчок – это Джеймс закрыл дверь и заперся изнутри на замок.
Лондон,
Керзон-стрит, 48
Спрятавшись в подворотне, он наблюдал за тем, как они заходят в дом – Джеймс Эрондейл и его рыжеволосая молодая жена, владелица Кортаны. Они выбрались из кареты, и две фигурки в золотых свадебных нарядах Сумеречных охотников засияли в свете желтых фонарей, словно дешевые побрякушки.
Давно стемнело. Свет зажегся в одном из окон второго этажа, потом в соседнем. Он знал, что не может долго стоять так, не рискуя отморозить нос или конечности, или каким-то иным образом повредить это тело. Человеческие тела так хрупки. Отвратительно. Действительно, побрякушки, подумал он, кутаясь в зимнее пальто. Когда придет время, он без труда сокрушит их – сломает, как детские игрушки. Растопчет, как бесполезную блестящую мишуру.
6
Предвестие грядущего
«Неужели ты не видишь, насколько этот мир, полный страданий и тревог, необходим для того, чтобы образовывать ум, возвышать душу, делать ее совершенной?»
Джон Китс, письмо к Джорджу Китсу,
21 апреля 1819 г.
К неимоверному облегчению Корделии, ни назавтра, ни в последующие дни Джеймс не заговаривал об эпизоде с платьем. Теперь Райза помогала ей одеваться, и она могла продолжать жить как прежде, словно ничего не произошло.
Она обнаружила, что жить в одном доме с Джеймсом в качестве его жены проще, чем ей представлялось до свадьбы. В день бракосочетания она была уверена, что ей предстоит целый год существовать в состоянии постоянного напряжения и невыносимой неловкости. Но, к ее удивлению, в течение следующих двух недель она ни разу не очутилась в неловкой ситуации. Ничто не напоминало ей о Грейс; напротив, иногда она на несколько часов забывала, что сердце Джеймса принадлежит другой. Быть вместе в обществе посторонних людей было легко, даже приятно: они с Джеймсом ездили в гости, ужинали с друзьями, с его родственниками в Институте, хотя до сих пор не получили приглашения на обед в дом на Корнуолл-гарденс. Магнус все еще отсутствовал; от Анны они узнали о том, что у мага и Джема возникли проблемы с библиотекой Корнуоллского Института, и им пришлось доставить кое-какие книги в Спиральный Лабиринт для дальнейшего изучения. Пока было неизвестно, когда они вернутся.
Однако «Веселые Разбойники» почти каждый вечер приходили, чтобы выпить и отведать стряпню Райзы. Уилл, Тесса и Люси тоже довольно часто навещали молодоженов. Анна заглядывала по вечерам; однажды они с Джеймсом на протяжении четырех часов обсуждали шторы, так что Корделия успела задремать на диване.
К немалому удивлению Корделии, находиться наедине с Джеймсом тоже было легко.
Разумеется, так произошло не сразу. Они привыкали друг к другу постепенно: часто читали вместе, сидя друг напротив друга у камина в гостиной. Иногда ужинали в кабинете и играли в шашки, шахматы или нарды. Корделия не умела играть в карты, и Джеймс предложил научить ее, но она отказалась, потому что предпочитала настольные игры с реальными фигурами, которых можно касаться. Ей нравилось, как они с Джеймсом сражаются, словно на поле боя.
Каждый вечер, после того как один из них выигрывал, победитель задавал свой вопрос. Так Корделия узнала, что Джеймс не любит пастернак, что иногда ему хочется быть выше ростом (несмотря на то, что, как она ему напомнила, рост его составлял вполне приличные шесть футов) и что он всегда мечтал увидеть Константинополь. А она в свою очередь рассказала ему о том, что боится змей, хотя и знает, что это глупо, мечтает научиться играть на виолончели и считает своим главным достоинством длинные волосы. (Джеймс, услышав это, лишь улыбнулся, и когда она попыталась выяснить, о чем же он думает, он заговорил о другом). Потом они смеялись и дразнили друг друга, и это были, наверное, лучшие минуты за день. Она ждала их с самого утра. Ведь прежде, чем полюбить Джеймса как мужчину, Корделия полюбила его как друга. В такие вечера она вспоминала, что он прежде всего ее друг.
