Прежняя Корделия упрекнула бы брата за такие слова. Но сейчас она просто села и протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Щека была колючей, и Корделия с трудом вспомнила, когда Алистер начал бриться. Может быть, это отец научил его бриться, завязывать галстук, вдевать запонки в рукава? Если так и было, она этого не помнила.
– Алистер joon
[45], – сказала она. – Этому ребенку очень повезло, но не потому, что наш отец мертв. А потому, что у него будет такой брат, как ты.
Алистер повернул голову, спрятал лицо в ее ладони, взял ее запястье.
– Я не могу оплакивать своего отца. Что я за человек после этого?
– Любовь – сложная штука, – ответила Корделия. – Она живет в глубине души, несмотря ни на что. И в конце концов ты понимаешь, что она сильнее гнева, обиды и ненависти, ведь только те, кого мы любим, в состоянии причинить нам настоящую боль.
– Он сказал тебе что-нибудь вчера вечером? – спросил Алистер и, поймав удивленный взгляд Корделии, объяснил: – Он погиб в районе Шеперд-маркет, в нескольких кварталах от Керзон-стрит. Нетрудно было догадаться, что он навещал тебя.
– Он ничего мне не сказал, – медленно произнесла Корделия. Алистер выпустил ее руку, и она некоторое время сидела, сцепив пальцы, глядя в никуда. – Отец говорил с Джеймсом. Просил у него денег.
– Сколько?
– Пять тысяч фунтов.
– Черт возьми! – выругался Алистер. – Надеюсь, Джеймс выгнал его взашей.
– Ты не думаешь, что Джеймс должен был дать ему денег? – спросила Корделия, заранее зная ответ. – Он сказал, что дом в Сайренворте требует ремонта.
– Ложь, – отрезал Алистер. – Деньги на содержание поместья идут из доходов матери. А у отца огромные долги в пабах и игорных домах по всему Лондону. Деньги твоего мужа перешли бы в руки кабатчиков и ростовщиков. Так что на этот раз Джеймс поступил правильно – хотя я не думал, что когда-нибудь скажу подобное.
– Боюсь, что я отнеслась к этому иначе, – призналась Корделия. – Я рассердилась на Джеймса за то, что он отказал отцу и выгнал его на мороз, хотя знала, что Джеймс ничем не мог ему помочь. И что я после этого за человек?
– Горе заставляет нас делать и говорить безумные вещи, – тихо сказал Алистер. – Джеймс тебя поймет, я уверен. Никто не ждет от тебя любезности и отзывчивости в день, когда умер твой отец.
– Все не так просто, – прошептала Корделия. – С Кортаной творится что-то неладное.
Алистер поморгал.
– С Кортаной? Ты сейчас волнуешься об этой железке?
– В последний раз, когда мне нужно было сражаться… только не спрашивай, где и с кем, я не могу тебе сказать… рукоять внезапно раскалилась, как будто лежала на угольях. Держать меч было невозможно. Я выронила его, и если бы Джеймс не поспешил мне на помощь, меня бы здесь сейчас не было.
– Когда это произошло? – Алистер был потрясен. – Если это правда…
– Это правда, и случилось недавно, и теперь… я знаю почему, – продолжала Корделия, не глядя на брата. – Потому, что я недостойна меча Велунда.
– Недостойна? Во имя всего святого, откуда у тебя такие мысли?
«Моя жизнь – ложь. Мой брак – фальшивый. Каждый раз, когда я разговариваю с Джеймсом и притворяюсь, будто не люблю его, я лгу ему в глаза».
Вслух она лишь сказала:
– Мне нужно, чтобы ты взял Кортану себе, Алистер. Меч отказался от меня.
– Это смешно! – сердито воскликнул Алистер. – Если что-то и не так, то дело не в тебе, а в мече.
– Но…
– Отнеси меч Безмолвным Братьям, попроси их обследовать его. Корделия, я не возьму Кортану. Ты полноправная владелица этого оружия. – Он поднялся. – А теперь тебе нужно поспать. Я вижу, что ты устала.
Грейс,
1899
– Я собираюсь попросить мальчишку Эрондейлов прийти и обрезать колючки, – небрежно заметила Татьяна однажды утром, после завтрака.
Грейс ничего не ответила. Прошло два года, но иногда она тосковала по тому времени, которое они провели в Париже – тогда ей удалось заслужить одобрение матери и даже нечто вроде благосклонности. Когда они вернулись, Татьяна запретила Грейс рассказывать Джессу подробности их светской жизни, и девочка согласилась. Ей тоже не хотелось, чтобы Джесс узнал о том, что она сделала. Она понимала, что это вызовет у него возмущение, и мысль о размолвке с братом причиняла ей боль. Она знала, что Джесс никогда не стал бы подчинять себе волю другого человека, даже если бы мать велела ему сделать это. Но их нельзя было сравнивать. Татьяна ни за что на свете не подняла бы руку на родного сына, не отдала бы его во власть черного мага. У Татьяны были разные правила для сына и дочери, и Грейс знала, что спорить бессмысленно.
Татьяна взглянула в окно, на ограду парка.
– Ворота заросли какой-то дрянью. Мы не можем даже открыть их, не исколов руки в кровь. Давно пора заняться этой работой.
Грейс была поражена. Мать никогда не говорила о подобных вещах – казалось, она понятия не имела о том, что дом необходимо поддерживать в порядке, ухаживать за ним, ремонтировать. Также Грейс знала, что ненавистные Эрондейлы приехали на лето в свое поместье, находившееся неподалеку, и что у них были дети, мальчик и девочка примерно ее возраста. Они приезжали и в прошлом, и в позапрошлом году, но Татьяна запрещала ей знакомиться с ними.
– Я думала, ты не хочешь иметь с Эрондейлами ничего общего, – осторожно сказала она.
Татьяна хищно улыбнулась.
– Мне нужно, чтобы ты испытала свои чары на этом мальчишке, Джеймсе.
Грейс удивилась еще сильнее.
– О чем мне следует попросить его?
Что, во имя всего святого, могло понадобиться ее матери от Джеймса Эрондейла?
– Ни о чем, – коварным тоном ответила Татьяна. – Пока ни о чем. Просто заставь его полюбить себя. Это меня развлечет.
Вспоминая все неистовые проклятия, злобу и ненависть матери, обращенную против этой семьи, Грейс в глубине души ожидала увидеть у ворот Блэкторн-Мэнора какого-то монстра. Джеймс оказался совершенно нормальным мальчиком, намного более дружелюбным и легким в общении, чем заносчивые аристократы, которых она встречала в Париже, и притом довольно симпатичным. Да, она выполняла приказ матери, но ей самой отчаянно не хватало общества; Джеймс, казалось, тоже был рад познакомиться с ней. Было хорошо поговорить с живым человеком, ведь, если не считать безумной матери, компанию Грейс составлял только призрак. Прошло немного времени, они подружились и теперь встречались каждый вечер; Грейс видела, что Джеймс старается оттянуть окончание работы, чтобы иметь возможность подольше появляться в Блэкторн-Мэноре.
Произошло ли это благодаря ее влиянию? Она не была в этом уверена. Грейс не просила Джеймса ни о чем, кроме визитов; он охотно приходил к ней, но ей казалось, что он сделал бы это и без колдовства. Должно быть, он тоже чувствовал себя одиноким, потому что друзей в Идрисе у него не было. Кроме того, по натуре он был добрым, отзывчивым.
