И тот, кто к началу выпускного года еще не решил, куда подать заявление, автоматически попадает в разряд лузеров с туманным будущим. Приемным комиссиям плевать на то, как сильно ты хочешь попасть в колледж или как скоро с момента выхода из материнской утробы осознал, что это твоя судьба – стать бойцовым бульдогом, ревущим тигром или кем-то еще. Но, в нашем понимании, кто бы куда ни решил поступать, первыми принимают избранных, заслуживших такую привилегию. И если тебя зачисляют по каким-то иным соображениям, готовься к войне.
Еще девятиклассницей я наблюдала эту картину, когда Джейк Горовиц получил решение о досрочном зачислении в Принстон, а заявление Тины Фаулер отложили, даже несмотря на то, что ее родители были выпускниками этого университета, а сама она всегда ходила на тренировки по волейболу в жуткой неоново-оранжевой толстовке. Ярость Тины, устроившей Джейку разнос в пятницу за обедом, едва не привела к расколу среди Игроков. Все вздохнули с облегчением, когда она поступила весной.
Так что ничего удивительного в том, что мои друзья вступили в выпускной год с блестящими заявками и огромными надеждами. Даже Роберт, проваливая все оценочные тесты, хотя и получал много дополнительного времени, верил, что ему суждено вернуться на Манхэттен, чтобы изучать музыкальный менеджмент в Нью-Йоркском университете. Если верить слухам, его родители как бы ненароком пожертвовали университету миллион долларов.
Вот почему сегодняшний день, 1 декабря, когда мы должны получить ответы на свои заявления, поданные в первую волну, становится пыткой.
Я просыпаюсь в поту и приступе удушья, сжимая в кулаке хлопковые простыни. Я едва могу отдышаться. Но мой ночной кошмар крутился вовсе не вокруг Брауна, зачисления или отказа. Мне снилась Шайла с выпученными от страха глазами. Она открывала рот, звала на помощь. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь выбросить из головы ее образ. Просто еще один кошмар. Просто стресс. Вот и все. Я уверяю себя в этом снова и снова, но сердце по-прежнему бьется слишком быстро и не дает расслабиться.
Я откидываюсь назад, стукаясь головой о деревянную спинку кровати и растираю виски, призывая Шайлу исчезнуть. Дрожащими пальцами я нащупываю телефон на тумбочке, надеясь, что бесконечный скроллинг отвлечет меня. Но прежде чем я успеваю открыть Instagram или YouTube, на глаза попадается сообщение от Рейчел. Конечно, как же иначе!
«Ты сменила номер или что-то в этом роде? – пишет она. – Не бросай нас».
Я швыряю телефон на кровать с такой силой, что он отскакивает на пол. Страх исчез, и со мной остается лишь гнев. С какой стати Рейчел преследует меня? Почему не Никки или Квентина, или даже Генри? Почему она не может просто оставить меня в покое, особенно сегодня? И какого черта я вообще думаю о том, чтобы ей помогать?
Мама заглядывает в комнату.
– Ты в порядке, Джилл? – спрашивает она, и глубокая складка появляется между ее бровей. – Мне показалось, я что-то слышала.
– Да, в порядке, – отвечаю я, не глядя на нее.
– Сегодня большой день, милая. – Ее лицо смягчается теплой улыбкой. – Что бы ни случилось, все будет хорошо.
Я ворчу и, сбрасывая одеяло, проталкиваюсь мимо нее в ванную.
– Неважно.
Следующие несколько часов я изо всех сил стараюсь не думать ни о Шайле, ни о Рейчел или Грэме. Меня охватывает невыносимая агония ожидания нашей судьбы.
Каждый из нас испытывает это жутковатое чувство. Оно пронзает словно электрическим копьем, и даже за столиком Игроков в школьном кафетерии мы едва держим себя в руках.
Будь Шайла здесь, она бы не беспокоилась о поступлении в Гарвард. Она бы сидела рядом со мной, закатывая глаза при виде наших перекошенных лиц. Она бы взбодрила нас, заверила, что все мы будем в шоколаде. Я так ясно вижу ее – в школьной форме, Шайла жует песочное тесто, опирается ногой на мой стул, так что ее голая коленка торчит над столом. Это настоящая Шайла, а не жуткий призрак, который преследует меня во сне.
– Ну, что у нас новенького? – спрашивает Квентин.
Никки откликается смешком, но нервно потирает большим пальцем розовый кварц на шее. Она ждет вестей из Парсонса
[51], хотя у нее бесспорные шансы на зачисление на программу дизайна и мерчандайзинга. В ее портфолио такие платья, за которые я готова умереть.
– Роберт, ты как? – спрашивает она.
Но он молчит, наверное, впервые в своей жизни, и делает жадный глоток газировки, яростно сминая пластиковую бутылку. Похоже, он все-таки не слишком уверен в себе.
– А где Марла? – спрашиваю я.
– Променяла обед на тренировку, – говорит Генри и ставит свой поднос рядом с моим. – Отвлекается.
– Да, это ад, – признаю я.
Все бормочут что-то в знак согласия и возвращаются к своим блюдам. За обедом мы по большей части помалкиваем, пока не раздается звонок.
Остаток дня проходит так же хреново. Мистер Бомонт, как нарочно, пытается сделать свою мучительно длинную лекцию об «Улиссе» еще более скучной, чем ей положено быть. Когда до конца урока остается всего пять минут, он смотрит на нас с жалостью.
– Как насчет того, чтобы просто расслабиться? – предлагает он. – Можете заглянуть в свои телефоны.
В считаные секунды все заходят на странички приемных комиссий и открывают электронную почту, хотя мы прекрасно знаем, что новостей ждать еще не один час.
Наконец, спустя целую вечность, я возвращаюсь домой, пролетаю мимо мамы, папы и Джареда, закрываюсь в своей комнате и запираю дверь. Я сажусь на кровать, прячу телефон под подушку и открываю федеральный портал приемных комиссий. Пора покончить с этим.
Я ввожу свою информацию и грызу кутикулу, пока загружается страница.
«Поздравляем!» – появляется надпись под дождем из разноцветного конфетти.
Сердце стучит ровнее. Слава богу. Это хорошее предзнаменование.
Я делаю глубокий вдох и открываю страницу Брауна. Пальцы тяжелеют, пока я набираю свой логин, и в горле пересыхает, когда в поле зрения появляется текст.
И вдруг… у меня вырывается вскрик.
Свершилось.
Я это сделала!
– Ты в списках? Тебя зачислили? – доносится из коридора папин вопль.
Я выдавливаю из себя ответ.
– Да.
Мама распахивает дверь и заключает меня в объятия.
– Милая! – кричит она. – Все было не зря.
Мои щеки мокрые от слез, плечи сотрясаются. Я позволяю маме обнимать меня как маленькую. Я утыкаюсь ей в шею, и она сжимает меня в тугой комочек. Все действительно не зря. Мое будущее определено. Я сделала это.
Джаред, задыхаясь, вбегает в комнату.
