– В чем дело? – усмехаюсь я. – Ты лизалась с моим братом! Как ты могла так поступить!
Она смеется.
– Ты серьезно, Джилл? Это же дорожное ралли. Все, что здесь происходит, ничего не значит.
– Марла, он мой брат. – Я выплевываю это слово, как яд. У меня такое чувство, что голова вот-вот отвалится. Возле нас образовался круг. У нас появились зрители.
– Что за проблема? – выкрикивает Никки. Она занимает сторону Марлы, так что обе стоят передо мной как стена. – Это просто шутка. Не то чтобы Марла его заставляла. Правда, Джаред?
Игроки оборачиваются и смотрят на моего братца. А вот и он, стоит в заднем ряду, прислонившись к боковой двери дома Никки. И впервые я вижу, что он становится похож на остальных. Высокий, широкоплечий, раскрасневшийся от осознания того, чего ему так не хватало, он, как и все мы, жаждет выплеснуть эту сдерживаемую, яростную энергию. Но почему все должно быть именно так?
Джаред ухмыляется. Мне интересно, не в эту ли минуту он решает для себя, что, возможно, его старшая сестра Джилл Ньюман не такой уж и авторитет. Что ему не нужно пыжиться, догоняя меня, или играть по моим правилам. Он может вести собственную игру, не беспокоясь о последствиях.
– Да, – говорит он. – Просто развлеклись.
– Вот видишь? – обращается ко мне Никки. – Перестань драматизировать. – Клянусь, я чувствую, как разрывается мое сердце. В груди пульсирует, горло сжимается. И вдруг мне становится все равно. Плевать на Игроков, на Никки и Марлу, на все, что с ними связано. Ничего из этого не имеет смысла. Не имеет никакого отношения к реальности. Теперь я так ясно вижу это.
– Господи, Никки, – говорю я. – Посмотри на себя. Распоряжаешься всем так, будто управляешь Игроками, управляешь всей школой. Сама знаешь, тебя избрали президентом класса только потому, что Шайла умерла, и ты заняла ее место. Если бы она была жива, если бы мы ее уберегли, ее бы избрали президентом в десятом классе. И в одиннадцатом. И в выпускном! Она бы стала тамадой. А ты осталась бы просто рядовым Игроком.
Кто-то ахает, и воздух вокруг нас становится неподвижным и напряженным. Глаза Никки, влажные и черные, полны гнева и ярости. Она сжимает кулаки, но не произносит ни слова. Она знает, что это правда. Я задела за живое и не могу отступать.
Я знаю, что должна делать.
Мне удается взять себя в руки.
– Знаете что? – медленно выговариваю я, оглядывая круг, встречаясь глазами с теми, кого обливала кетчупом, заставляла выступать с мерзкими пародиями, уговаривала выполнять грязную работу, списывать на экзаменах. Глубоко во мне что-то взрывается, разлетаясь на миллионы осколков. – Все, чем мы занимаемся, – чушь собачья.
Я выдерживаю паузу и закрываю глаза, вдыхая холодный ночной воздух.
– Все мы лишь следуем правилам и даже не знаем, откуда они взялись. Мы просто пытаемся почувствовать себя живыми, убежать от действительности. Но это не имеет никакого значения. Все выдумано. Все – ложь. – Я замолкаю, чувствуя, что слезы и сопли стекают по носу. – Мы говорили, что в этом году все будет по-другому. – Горькая усмешка срывается с моих губ. – Но Шайла все так же мертва. Грэм где-то далеко, клянется в своей невиновности, а мы просто… – По кругу пробегают изумленные возгласы, и я вовремя спохватываюсь. Никто не знает про кровь на рубашке, не задумывается о том, что убийцей мог быть кто-то другой.
Даже кто-то из присутствующих здесь.
Я поднимаю голову к небу. Затянутое облаками, оно выглядит зловеще и рождает дурное предчувствие. Не видно ни звездочки. В воцарившейся тишине слышно только, как волны яростно обрушиваются на песчаный берег позади дома Никки. Океан бьется, как сердце. Впервые за долгое время я полностью уверена в тех словах, что готова произнести.
– Я выхожу из игры.
Слова звучат тихо, но эхом отдаются в ночи. Глаза Никки становятся узкими щелочками, и она пятится назад. У Марлы от потрясения отвисает челюсть. Только Квентин решается заговорить, но отделывается лишь невнятным бормотанием:
– Ничего себе!
Я избегаю встречаться взглядом с Генри, чью реакцию пока не могу прочувствовать. Выжидая мгновение, я поворачиваюсь и медленно иду по дорожке к шоссе, прочь от всего этого.
Для меня игра окончена.
14
Просыпаясь утром в понедельник, я как будто выхожу из тумана. За короткий миг я успеваю вспомнить, что натворила, какую черту провела и с кем мне придется столкнуться всего через несколько часов. После дорожного ралли со мной никто не разговаривает. Ни Джаред, со вчерашнего дня запершийся в своей комнате, притворяясь больным. Ни Никки, чье отсутствие я уже ощущаю всем нутром. Ни даже милый Генри, который, как я думала, единственный из всех мог бы поддержать меня и предложить разговор по душам.
Чудовищность принятого мною решения отодвинула в сторону все мои переживания насчет оплаты Брауна, мысли о Грэме, Рейчел или Шайле. Я стараюсь восстановить дыхание, но воздуха не хватает. Еще никто и никогда не бросал Игроков. Не доводил до этого. Но я не чувствую себя первопроходцем. Я чувствую себя потерянной и брошенной, хотя и ушла сама. Меня одолевают сомнения – может, я отреагировала слишком остро или на меня так подействовали алкогольные желе в сочетании с холодом. И не превратила ли я то, что меня совершенно не касается… в дело сугубо личное?
Но, когда я вспоминаю фотографии, где плоть моего младшего брата сливается с чужой плотью, где после этого он же смеется над Сьеррой, жало предательства пронзает мой мозг. Марла убила бы, если бы мы когда-нибудь покусились на кого-то из ее братьев. Братья и сестры – это табу. На все времена. Мне горько сознавать, что Джаред становится кем-то другим. Он пугает меня, напоминая о той ужасной ночи и о том, как парни господствовали над всеми остальными. Я начинаю узнавать в нем тех, кого ненавижу.
Поэтому, вместо того чтобы посыпать голову пеплом, я дрожащими руками тянусь к телефону. И открываю сообщения Рейчел, прежде чем успеваю убедить себя не делать этого. Я просматриваю наш последний диалог и вызываю в памяти запах ее квартиры, ее новой жизни. Мне видится в этом какой-то просвет. «Ответить – не значит простить», – проносится в голове.
Я зажмуриваюсь и задерживаю дыхание, мысленно взывая к Шайле. Мне нужно знать, одобряет ли она мой поступок, уступила бы, как и я, любопытству, желанию восстановить справедливость. Воздух со свистом вырывается изо рта, и я пытаюсь расслышать ее голос внутри себя. Что бы сделала Шайла?
Разбираться нет времени. Мама стучит кулаком в мою дверь.
– Генри уже здесь! Ты же опоздаешь!
Я выдыхаю, и на душе становится легче. Хоть кто-то все еще на моей стороне. Генри просто нужно было немного остыть. Но он вернулся. У нас все хорошо. Я напяливаю школьную форму, хотя и чувствую себя в ней как в смирительной рубашке, и выбегаю во двор, где на подъездной дорожке пыхтит на холостом ходу «Брюс». Обычный понедельник. «Я все та же Джилл Ньюман», – говорю я себе. Никто не может отнять это у меня.
