– Так и есть, и это отстой, – продолжает Грэм. – Большинство из нас при деньгах. Тех, кто победнее, спонсирует какой-нибудь благотворитель или некоммерческая организация, или кто-то еще.
– Что…
– Я знаю, – говорит он. – Но меня собираются перевести в федеральную тюрьму, когда мне исполнится восемнадцать в июне.
– Вот почему… – начинаю я. – Это твой последний шанс.
Грэм кивает, и на его лице вспыхивает румянец, как будто от смущения.
Рейчел убирает руки от лица.
– Вот почему мы стали искать новые доказательства, – говорит она. – Кровь. Рубашка. Для нас это последняя возможность проверить все еще раз, прежде чем они упрячут его навсегда. – Ее зубы поблескивают, когда она прикусывает ярко-красную губу.
– Полиция допрашивала меня несколько часов, – говорит Грэм. – Целую вечность. Родителей не было в городе, они отдыхали на Каймановых островах, а Рейч не разрешили присутствовать на допросе. Так?
Рейчел кивает, кусая губы.
– Я все пыталась дозвониться Дэну Смозерсу, адвокату нашего отца. Он не брал трубку. Наши родители вылетели первым же рейсом, но было уже слишком поздно.
– Я просто сломался, проторчав столько времени в этой дурацкой допросной, совсем один. Копы скормили мне свою версию, и через какое-то время я взял да и кивнул. Сказал им то, что они хотели услышать. Я лишь хотел, чтобы все это прекратилось. Чтобы я мог вернуться домой. Я думал, что меня отпустят.
– Они даже ничего не проверяли, – тихо говорит Рейчел.
– Но разве родители не боролись за тебя? – спрашиваю я. Не могу себе представить, чтобы мои мама с папой позволили отправить меня в такое место. Они бы никогда не поверили в то, что я совершила преступление. И сделали бы все возможное и невозможное, чтобы защитить меня. Это я знаю точно.
– Отец просто хотел покончить со всем этим, – говорит Грэм. – Он готовился к встрече с каким-то крупным инвестором. Смозерс сказал, что так будет проще. Мол, судебный процесс лишь усугубит ситуацию. Придаст ненужную огласку. Маффи вообще не хотела ни во что вникать. Слишком много драмы.
– Они заключили сделку с Арнольдами, – вступает Рейчел. – Деньги в обмен на молчание.
Они обмениваются мимолетными взглядами.
– Много денег, – говорит Грэм. – Наши семьи связаны общей историей. Видимо, у них принято именно так решать проблемы.
– Черт знает что, – в сердцах бросает Рейчел. – Ни у кого не хватает духу противостоять несправедливости. Салливаны, конечно же, умыли руки и предпочли держаться подальше от всего этого.
– Догадываюсь, что с Карой ты не особо общаешься, – говорю я.
Грэм фыркает.
– Хорошая подруга. Ни разу даже не позвонила.
Я представляю себе, как отцы Грэма и Шайлы росли вместе, покупали участки земли в Хэмптонсе заодно с другим своим приятелем, Джонатаном Салливаном. Воображаю, как все они радовались, когда у них в одно и то же время родились дети. С восторженным умилением наряжали Грэма, Шайлу и Кару в одинаковые комбинезоны в голубую полоску, фотографировали своих малышей, ползающих по пляжным одеялам с монограммами. То, что случилось, разрушило все.
– Родители сюда ни ногой, – продолжает Грэм. – Маффи говорит, что я сумасшедший и больше ей не сын. Отец, как всегда, занят.
– Уж так занят! – Рейчел закатывает глаза.
– Они знают, что ты тратишь деньги из своего траста на экспертизу крови? – спрашиваю я.
Рейчел кивает.
– Но они не хотят вмешиваться.
Мы все замолкаем на какое-то время, и наконец Грэм тихо произносит:
– Одна ты никогда не отказывалась от меня. Ты – единственная, кто мне верит. – Он поднимает взгляд, и в его глазах блестят слезы.
Рейчел незаметно для всех сжимает его руку под столом, и я не могу не думать о Джареде и о том, что сделала бы для него то же самое, чего бы это ни стоило, пусть даже он ненавидит меня сейчас. Как можно предать родную кровь?
– Так что же все это значит? – спрашиваю я.
– Там был кто-то еще, – говорит Грэм. – Кто-то повесил убийство на меня. Три года я считал себя чудовищем, но… на самом деле ни в чем не виноват. Это был не я.
Его слова просачиваются в мой мозг и начинают бешено вращаться по кругу. Я не успеваю ухватить смысл.
– Но кто? – спрашиваю я. Это единственная недостающая деталь. Кто еще мог решиться на убийство Шайлы? И почему?
Грэм глубоко вздыхает и закрывает глаза.
– Есть еще кое-что. О чем я никому не рассказывал. Даже тебе, Рейч. – Рейчел вскидывает брови и подается вперед. – Перед посвящением я узнал, что она мне изменяет.
– Нет, – машинально отвечаю я. Это просто невозможно. Она ни за что не стала бы скрывать от меня такое.
– Это правда, – настаивает он. – Последние несколько недель она вела себя странно, избегала меня, придумывала отговорки, лишь бы не встречаться со мной. То у нее репетиция мюзикла. То подготовка к тестам по английскому или консультация у Бомонта. В общем, всегда находилась причина.
Неужели она действительно так изменилась в последнее время? Я бы так не сказала, разве что в ней появилась некоторая отчужденность. Но я списывала это на нервное перенапряжение из-за предстоящего посвящения и исполнения главной роли в весеннем мюзикле. В тот год они ставили «Богему», и ее утвердили на роль Мими. Конечно, она психовала. И, разумеется, выкладывалась на все сто, горланя арию со свечой не хуже Розарио Доусон. Но Шайла, как мне казалось, вроде бы успокоилась после успешной премьеры? Или я ошибалась?
Никки тогда работала над костюмами. Безжалостно драла прозрачные колготки по сто долларов за пару, шила кожаные микрошорты, идеально подгоняя их под фигуру Шайлы. Адам перекраивал сценарий, чтобы придать постановке более благопристойный, «семейный» характер.
– Они заставляют меня кастрировать сюжет, – пожаловался он, когда однажды воскресным утром мы все собрались у Дианы.
– Только послушайте этого Шекспира, – фыркнула Никки.
Шайла и Никки захихикали над этой шуткой, понятной только им двоим и явно состряпанной за кулисами.
Грэм и Рейчел тоже были с нами, и они засмеялись вместе со мной, как будто мы входили в круг посвященных и знали их тайный язык.
Я виделась с Шайлой все это время до посвящения. Иначе и быть не могло. Конечно, она устала от роли Мими. И много внимания уделяла Грэму. Но… может, и нет. Возможно, она занималась чем-то другим. Или кем-то другим.
– Я забыл дома свой телефон во время весенних промежуточных экзаменов, – продолжает Грэм, – а мне нужен был справочник по геометрии. Она разрешила мне воспользоваться ее смартфоном, и, черт возьми, я знал, что не должен был этого делать, но, когда она отлучилась в туалет, не удержался и пролистал ее переписку. Там были сотни сообщений, которыми она обменивалась с каким-то чуваком, обсуждая все, чем они занимались за моей спиной. – Он закрывает глаза. – Я до сих пор помню одно из них наизусть. Грэм никогда не узнает. – Его ресницы трепещут, и он постукивает костяшками пальцев по столу. – Надо же, так шифровались, а я все-таки узнал.
