– Черт, это мама. – В широко распахнутых глазах Кары плещется страх. – Быстрее, вы можете улизнуть через боковую дверь, – говорит она, увлекая нас за собой через сверкающую кухню. Она медленно и бесшумно открывает дверь. А в последний момент вдруг крепко обнимает нас обеих – провожая совсем не так, как встретила, – и вкладывает мне в ладонь письмо Шайлы. – Поймайте его, ладно? – Прежде чем я успеваю ответить, она отпускает нас и мягко закрывает за нами дверь.
– Я провожу тебя до поезда, – говорит Рейчел почти шепотом.
Мы выходим из узкого переулка, возвращаемся на улицу и с минуту или две молча плетемся по тротуару. Наконец Рейчел нарушает молчание.
– Мы должны показать письмо адвокатам на следующей неделе, – говорит она. – Можно мне еще раз взглянуть на него?
Я разворачиваю листок и протягиваю ей. Рейчел не торопится, вчитываясь в каждое предложение раз, другой. И в какой-то момент у нее вырывается изумленный вздох.
– Смотри, – взволнованно произносит она. – Вот эта строчка, прямо здесь. – Рейчел читает ее вслух. – «Все началось однажды после школы, на парковке за театром». И еще она говорит, что он более опытный.
Я резко останавливаюсь.
– О боже. Черт!
– Парковка за театром… – размышляет она. – Разве она не для персонала?
18
Я никогда не понимала людей, которые не хотят нравиться, говорят, будто им все равно, что о них думают. Конечно, мне было не все равно. Я хотела – и до сих пор хочу, – чтобы меня любили, считали своей, уважали и ценили. Вот почему девятиклассницей я целый год развозила по округе упаковки с пивом и вечерами после школы гоняла к Диане за «пау-до» для выпускников. Вот почему смеялась над шутками, даже несмешными или обидными для нас. Вот почему запихивала пустые бутылки в мусорные мешки после вечеринок, в то время как мальчишки продолжали играть в переворачивание стаканчиков или пиво-понг. Вот почему с упоением смаковала школьные сплетни обо всех, кроме меня. Лучше лить воду на мельницу слухов, чем крутиться в ее жерновах.
Так что, когда в девятом классе, во время ночной вечеринки на пляже, Тина Фаулер прошептала: «Могу я доверить тебе секрет?», я решительно кивнула, в восторге от того, что стала ее добровольной аудиторией. Мы лежали рядышком, и Тина перекатилась на бок, осыпая мои волосы песком. Она наклонилась ближе.
– Я слышала, кто-то из учителей спит с ученицей. Они занимались этим в его машине у школы, после уроков. – Взгляд у нее стал каким-то маниакальным, может, из-за комковатой туши и слишком темной подводки на глазах. Она никогда не умела краситься, но выглядела мило благодаря щербинке между передними зубами. Все называли ее очаровательной.
– Ого! – Я посмотрела на костер, бушующий в нескольких шагах от нас. Мальчишки стояли кружком, бросая в огонь палки, картонки и все, что попадалось под руку. Их смех плыл над грохочущими волнами. Было начало апреля, поэтому мы все, одетые во фланелевые костюмы, кутались в шерстяные одеяла, вытащенные из багажников внедорожников.
– Надо так облажаться, да? – Но по ее лицу было видно, что она так не думает. Она улыбнулась так широко, что обнажились ее резцы. Острые, как клыки.
– И не говори, – согласилась я.
– Держу пари, это мистер Шайнер. – Она сморщила нос, как будто учуяла что-то гнилое. – Он похож на педофила в этих проволочных очках.
Я хихикнула.
– Или тренер Доппельт. Шайла пожаловалась на него за подглядывание в раздевалке.
Тина прикрыла рот рукой.
– О боже! Рейчел тоже говорила, что он тайком пялится на нее! – Она наклонилась совсем близко, задевая меня плечом. – Хотя разве не было бы здорово, если бы им оказался мистер Бомонт? Чувак что надо.
В то время мистер Бомонт считался вроде как новичком. Он проскальзывал в класс перед самым звонком и выпивал огромный стакан кофе со льдом, независимо от погоды, пристраиваясь на краешке парты в первом ряду. Обычно он выбирал парту Шайлы. Иногда Никки. Но только не мою. Когда он расспрашивал нас о прошедших выходных, широкая глуповатая улыбка расплывалась по его лицу, так что казалось, будто ему все известно про нас. Он был на нашей стороне. И вместе мы были сила.
– Серьезно. – Тина отхлебнула из стоявшей рядом бутылки. – Я бы умерла за то, чтобы переспать с ним. Ему на вид лет двадцать пять, не больше. Так почему бы нет?
– Может, в следующем году, – пошутила я.
– Видимо, для кого-то все случилось в этом году. Учись, девочка! – крикнула она. Несколько пар глаз повернулись к нам, когда мы закатились от хохота и рухнули обратно на влажный песок. Я чувствовала себя счастливой рядом с ней, на равных. В кои-то веки меня исключили из тупых подштанников и не заставляли повторять средние имена всех Игроков в алфавитном порядке, прямом и обратном. То, что мы сплетничали об учителе-красавчике, не имело значения. Это же просто развлечение. Для меня важно было лишь завоевать расположение Тины, хотя бы на одну ночь. Она – выпускница, а я – крошечный головастик.
Тогда этот маленький эпизод казался совершенно незначительным. Подумаешь, какая-то глупая сплетня. Об этом перестали говорить уже к весенним каникулам. Переключились на свежатинку. Пошли слухи, что Лила Питерсон дрочит кому-то в зрительном зале. Этот шлейф тянулся за ней до самого окончания школы. Конечно, я не могу вспомнить, с кем из мальчишек она это проделывала. Забавно, как работает фабрика слухов.
Но… что, если пересуды о Бомонте отражают правду?
Это может знать только один человек. Тот, кто изучил историю Золотого берега вдоль и поперек и мог дать любую справку. Но он тоже объявил мне бойкот. Плевать, он мне нужен, и поэтому в понедельник после школы я как сталкер пасу Квентина возле его хэтчбека. Это первый теплый день за несколько месяцев, такой солнечный, что мне приходится прикрывать глаза руками.
Квентин скидывает блейзер и ослабляет галстук, направляясь в мою сторону. Поднимая взгляд, он останавливается как вкопанный и дерзко вздергивает голову.
– Фу, Джилл. Что еще? – Резкость в его голосе ошарашивает.
– Я просто хочу поговорить.
– Разве ты не заметила, что я больше не разговариваю с тобой?
– Я подумала, может, ты сделаешь исключение, хотя бы раз? – Я одариваю его улыбкой, надеюсь, приятной.
Квентин закатывает глаза.
– Запрыгивай.
Я забираюсь на пассажирское сиденье и пристегиваюсь ремнем безопасности, пока Квентин заводит мотор. Он резко сдает назад и, газуя, выруливает со стоянки как каскадер.
– Боишься, что тебя увидят со мной? – шучу я.
– Типа того. – Его губы сжаты в жесткую линию.
– Мне нужна твоя помощь. Это касается Грэма…
Внезапно Квентин бьет по тормозам. Мы останавливаемся посреди Брейкбридж-роуд, узкого, опасного участка между школой и Золотой бухтой, но Квентин опускает голову на руль, явно не собираясь двигаться дальше.
