Аукционист улыбнулся.
Бенедикт гневно сверкнул глазами. Таким резким скачком Ладлоу, вероятно, заткнет тех двоих, но если цена будет и дальше повышаться так быстро, Нефертари окажется Бенедикту не по карману Пора прощупать почву
Прислони вшись к колонне, он сделал скучающее лицо.
— Пятьсот двадцать пять.
— Тысяча!
Стоявший рядом с Бенедиктом Аппертон разразился цветистой бранью, хорошо слышной по всей выгородке. Пожалуй, тысяча — это максимум, который, по расчетам, можно было получить за Нефертари в ее состоянии. А еще это верхний предел трат, которые Бенедикт мог себе позволить.
Аппертон ткнул его локтем.
— Как по-твоему, где он возьмет столько деньжищ?
Аукционист вмешался, прежде чем Бенедикт успел ответить:
— Одна тысяча раз!
— Тысяча сто! — выкрикнул Бенедикт.
Аппертон вскинул брови.
— Если уж на то пошло, где ты возьмешь столько деньжищ?
Бенедикт как раз собирался посоветовать другу заткнуться, как Ладлоу опять повысил ставку:
— Тысяча двести!
Бенедикт стиснул зубы. Аппертон прав насчет его финансов. Отец, покойный маркиз Энфилд, завещал Бенедикту приличную сумму, а продажа патента принесла еще около двух тысяч. Когда конный завод заработает в полную силу, он сможет рассчитывать на доходы, достаточные для спокойной жизни в деревне, но у него никогда не будет денег, которыми определенно располагает Ладлоу.
— Тысяча триста! — выкрикнул Аппертон.
Бенедикт повернулся к другу.
— Что, черт тебя подери, ты творишь?
Аппертон усмехнулся.
— Подымаю цену.
— Я торгуюсь за эту кобылу!
— Но ты же не хочешь из-за куска конины попасть в богадельню?
Пожалуй, Аппертон имел общее представление о возможностях друга. Они не раз держали пари на всякие нелепые мелочи.
— Тысяча четыреста! — Последняя ставка Ладлоу. По лицу аукциониста расплылась широкая улыбка. Бывший владелец Нефертари будет очень доволен — и Таттерсолз тоже, когда получит свой процент.
— Тысяча пятьсот!
— Аппертон, — прорычал Бенедикт, — у тебя нет полутора тысяч фунтов.
Друг пожал плечами.
— Пока нет, но ты же одолжишь пару гиней старому приятелю, верно?
Чертов парень вечно впадал в безрассудство, когда дело касалось пари. Бенедикт уже намеревался отказаться из принципа, но в следующую секунду понял, что возражения не потребуются.
— Тысяча шестьсот!
— Как по-твоему, почему он так сильно хочет эту чертову лошадь? — спросил Аппертон.
— Ты его слышал. Он считает, что с ее помощью сумеет произвести впечатление на Джулию. — Бенедикт позволил себе ироничную усмешку. — Ну, или он законченный идиот.
Аппертон потер подбородок.
— Голосую за оба пункта. Кроме того, он был омерзительным еще в школе. Мне вспоминается пара-тройка случаев, за которые я бы ему с удовольствием отомстил.
Бенедикт нахмурился. Он бы тоже отомстил, и не столько за себя, сколько за других. Или, если говорить точнее, за кое-кого конкретного.
Аппертон поднял руку.
— Две тысячи!
Бенедикт обрушился на него;
— Ты рехнулся? Это в два раза больше, чем стоит кобыла!
— Может, я и рехнулся, — отмахнулся Аппертон, — но Ладлоу точно безумнее меня.
— Две тысячи сто!
— Вот, пожалуйста. — Глаза Аппертона озорно блеснули. — А теперь посмотрим, как далеко он готов зайти.
— Пять тысяч! — Аппертон стукнул пустым бокалом по полированной поверхности стола из красного дерева и плеснул себе еще порцию бренди. — Боже праведный. Хорошо, должно быть, иметь столько денег, чтобы швырять их не глядя.
Его друг мог бы и рассмеяться, но мысль о том, что они здорово облегчили кошелек Ладлоу (чего он, безусловно, заслуживал), почему-то не улучшила настроение Бенедикта.
— Тебе чертовски повезло, что ты не оказался со счетом, который не в состоянии оплатить. В пять раз больше, чем эта кляча стоит!
— Кляча. — Аппертон покачал головой. — Неплохо ты отзываешься о лошади, которую так хотел купить.
Бенедикт осушил бокал и со стуком поставил на стол.
— Мне бы она принесла больше пользы, чем Ладлоу. По крайней мере, я уверен, что Джулия никогда не сядет на нее верхом. И будем надеяться, что он не попытается впечатлить красивой кобылой другую девушку.
— Он бы не стал заключать пари, если бы собирался передумать насчет невесты. Никто не будет спорить так глупо, даже наш принц.
В этом-то и проблема. Ладлоу принял решение, а с учетом его внешности, природного обаяния и успеха в соблазнении дам Бенедикт немного сомневался, сможет ли Джулия вечно сопротивляться его целенаправленным атакам, во всяком случае, без подкрепления. Мало кто из девушек способен на такой подвиг. Ладлоу славился количеством побед, большим, чем у Бонапарта, которыми, в отличие от корсиканца, очень гордился.
Бенедикт посмотрел на карманные часы — почти пять вечера. Времени как раз достаточно, чтобы заскочить домой и приготовиться к сегодняшнему вечеру. Он отодвинул бокал и встал.
Аппертон внимательно посмотрел на друга.
— Куда это ты собрался? Еще совсем рано.
— Джулия пригласила меня на обед.
— Ах да. Совсем забыл, что у вас с Ладлоу намечается очередной раунд, причем довольно скоро. — Аппертон опрокинул в рот остатки бренди. — Что ж, удачи тебе.
Бенедикт что-то буркнул в ответ. Его не покидало ощущение, что ему потребуется колоссальная удача.
— Не думаю, что я смогу с этим справиться.
Джулия повернулась и, невзирая на протесты горничной, пытавшейся заколоть ей волосы, посмотрела на сестру, стоявшую в дверях гардеробной.
— В таком случае зачем же ты согласилась?
София, уже одетая в обеденное платье белого цвета, опустилась на кровать.
— Когда Хайгейт делал мне предложение, это не казалось столь скверной идеей.
— Мне кажется, тебя больше беспокоит встреча с леди Уэксфорд. Но тут я тебя вовсе не виню.
— Зачем мама настояла на необходимости пригласить мистера Ладлоу?
Мистер Ладлоу? Интересно. По крайней мере, сестра перестала называть его по имени. Неужели это шаг в нужном направлении? Джулия встала.
— Мисс! — взмолилась Уоткинз. — Как я должна делать вам прическу, если вы даже посидеть не хотите?
Джулия сердито посмотрела на девушку.
