— Не думай, будто я не понимаю, что ты делаешь.
— А что я делаю?
— Уходишь от вопроса, отвлекая меня.
— Да? Что за вопрос?
— Что ты делала на полу, когда я вошла?
Джулия перевела взгляд на миниатюру, стоявшую на прикроватном столике розового дерева. Из декоративной золотой рамки безмятежно смотрели на мир две девочки: одна — золотистая блондинка, вторая — чуть темнее. Ей вспомнилось, как приходилось сидеть неподвижно, пока художник делал наброски в своем блокноте. Они с Софией сидели так часами — трудная задача для одиннадцатилетней девочки, предпочитавшей этому занятию веселые прогулки с Бенедиктом по лесу. Но это было еще до того, как она лишилась наивности и простодушия.
Джулия с трудом сдержала дрожь, вспомнив руку мисс Мэллори, неестественно холодную и твердую. Осознание медленно наступало, но ведь ей тогда было всего одиннадцать. Потом Джулия снова и снова мыла свою руку, пытаясь избавиться от ощущения той безжизненной кожи.
— Думала.
— Да брось. — София подошла к ней и уверенно начала вынимать шпильки из волос Джулии. — Ты все еще уходишь от вопроса.
Младшая сестра вздохнула.
— Ты когда-нибудь позволяла джентльмену целовать себя?
Рука Софии дернулась, и шпилька ткнулась в голову Джулии.
— Естественно, нет. Я бы тебе рассказала, и ты прекрасно знаешь, что подобную вольность я могу позволить только одному мужчине.
В наступившей тишине Джулия сжала губы. То, о чем сестра промолчала — что Ладлоу вряд ли когда-нибудь захочет ее поцеловать, — громко звенело в голове.
— Джулия, — произнесла София так, словно ответ ей заранее не нравился, — кто тебя сегодня поцеловал?
— Бенедикт; — прошептала она.
— О, Джулия, он тебя любит!
Она повернулась и увидела, что София широко улыбается.
— Лучше бы не любил.
— Почему? Вы знаете друг друга целую вечность и отлично ладите. О, ты должна мне рассказат ь, как это было?
— Неожиданно. — Порочно, тревожаще и странным образом восхитительно. Не то чтобы это произойдет снова. Вряд ли Бенедикт попытается поцеловать после ее холодной отставки. Но конечно же, Джулия не могла повести себя иначе. Разумеется, молодые леди из хороших семей не требуют большего. Да она и не хотела ничего большего.
София игриво шлепнула ее по руке.
— Фу, какая ты скучная. Раз уж ты теперь опытная женщина, могла бы и рассказать мне, чего ожидать.
Джулия опустилась на кровать.
— Я не знаю, как это можно описать. Почему бы тебе не попросить Хайгейта поцеловать тебя? Тогда ты будеть знать.
София замотала головой.
— Я никогда не предам Уильяма.
Джулию распирало желание высказать все, что она думает по этому поводу. Ужасные, жестокие слова, вроде «Как ты можешь его предать, если он толком ни разу не посмотрел в твою сторону?». Коротко говоря, правдивые слова.
Но Софии не нужна правда. Она никогда не хотела ее слышать.
Широко распахнув глаза, София смотрела на сестру, ожидая поддержки своих фантазий, но сегодня Джулия не могла найти ни единого слова поощрения. Только не после Ладлоу и его мерзкого предложения. Однако рассказывать об этом сестре невозможно.
— Конечно, ты не можешь предать Уильяма, — монотонным голосом произнесла Джулия, как школьница, отвечающая зазубренный урок.
— А что, если он сделает предложение?
Джулию как будто сильно ударили в живот. Она резко перевела взгляд на Софию.
— Кто?
— Как кто? Бенедикт, разумеется, глупая ты гусыня! Не думаешь же ты, что я про Уильяма, правда?
— Пожалуйста, прекрати.
София вскинула брови.
— Что такое?
— Я не могу выйти за Бенедикта, и ты это знаешь.
София отмахнулась.
— Мама переживет, что у него нет титула.
Отсутствие у Бенедикта титула было наименьшей из забот Джулии, но она предпочла не обсуждать эти вопросы с сестрой. Они задевали за живое, были частью прошлого. И пусть оно там и остается, надежно погребенное.
— Я не уверена, что переживет.
— Насколько ей известно, я заполучила себе графа. Да она на седьмом небе от счастья и, может быть, закроет глаза на Бенедикта.
— Кстати, как долго ты собираешься ждать, прежде чем разорвешь помолвку? — Джулия сглотнула. — Впрочем, какая разница. Он не делал предложения.
С Божьей помощью и не сделает.
* * *
Насыщенная янтарная жидкость кружилась в бокале, ее движение завораживало, но в конце концов прекратилось. Бенедикт опрокинул бренди в рот. Оно прожгло дорожку в желудок, и на мгновение гул окружающих разговоров заглох. Отлично. Он нарочно выбрал этот уголок клуба, потому что хотел избежать обычных вялых замечаний о погоде и бесконечных политических споров. После целого дня бесплодных поисков хороших лошадей одного бокала явно недостаточно. И это если не вспоминать о поцелуе с Джулией. Три дня прошло, а он до сих пор не может стереть из памяти ее аромат. Подняв палец, Бенедикт позвал лакея. Ему необходима целая бутылка, чтобы забыть тот поцелуй.
Потому что после первоначального колебания Джулия отвечала ему несколько секунд. Конечно, маловато, но вполне достаточно, чтобы распалить его фантазии. Достаточно, чтобы он вообразил себе ее податливое тело, откликающееся на куда более интимные прикосновения, чем поцелуй.
Бенедикт побарабанил пальцами по столу. Да где этот лакей?
— Знаешь, в последние дни ты сделался каким-то слишком жалостливым к себе.
Пальцы застыли над столом. Рядом стоял Аппертон в беспечно сбитом набок галстуке, с взъерошенными волосами, словно явившийся в клуб прямо из постели любовницы.
— Мне кажется, — продолжил Аппертон, — этот клочок муслина забрался тебе прямо под кожу.
Бенедикт ударил ладонью по столу.
— Я тебя не спрашивал! И как ты смеешь называть ее «клочком муслина»?
Аппертон подтянул стул и уселся, скрестив на груди руки и вытянув перед собой длинные ноги.
— Если бы ты сообщил мне ее имя, то, возможно, я не осмелился бы.
— Я только начал выпивать. Чтобы назвать тебе ее имя, мне придется хорошенько надраться.
Появился лакей с бутылкой бренди и вторым бокалом, который Аппертон тут же присвоил себе.
— Сыграем? — Он налил в каждый бокал на два пальца. — Я называю имя молодой леди. Если неправильно, пью я, а если угадываю, пьешь ты. Кто первый наберется как следует, тот и выиграл.
— И что за выигрыш? Если не что-нибудь полезное вроде породистой кобылы, то мне неинтересно. Я отлично напьюсь безо всяких игр.
