Руфус подавил горький смешок. Какая ирония в том, что Ладлоу снова встал между ним и женщиной, которую он хочет. Ведь он хотел Софию.
Хотел за ее молодость, невинность, идеализм и способность любить. Хотел протянуть руку и обнять эту наивную уверенность в том, что будущее будет прекрасным, что все уладится само собой. Хотел вновь почувствовать, каково это — верить.
София опять разразилась рыданиями, и Руфус не удержался, обнял ее и тихо произнес:
— Если вы мне позволите, я помогу вам забыть его.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. София подняла голову:
— Да разве это возможно?
На ее щеке дрожала слезинка. Руфус протянул руку и смахнул ее. София резко втянула в себя воздух, ее грудь высоко поднялась, прижавшись к нему. Она закусила нижнюю губу.
— Возможно. — Глядя ей в глаза, Руфус наклонился, неторопливо, размеренно, давая ей время остановить его.
София ждала, широко распахнув глаза, и он позволил себе прикоснуться губами к уголку ее рта. Тут же ощутил на языке соленую горечь слез. Несколько секунд она сидела совершенно неподвижно, и Руфусу казалось, что в ожидании дальнейших действий он слышит стук ее сердца. Если София даст ему пощечину, он примет это как должное.
Вздохнув, она чуть повернула голову направо, и их губы слились в поцелуе.
Ни разу в жизни с тех пор, как София увидела Уильяма Ладлоу, она не представляла, что поцелует другого мужчину. София ни в коем случае не должна позволять себе прикасаться к губам этого человека… но остановиться немогла. Нежность его прикосновений тронула сердце и потребовала взаимности.
Руфус обвил ее талию рукой и притянул Софию ближе к груди. Она вдохнула аромат сандалового масла и пряностей, окутывающий его.
Глубоко в животе возник жаркий комок.
София всхлипнула и отпрянула. Темные глаза изучали ее некоторое время, и от напряженности этого взгляда внугри все снова запылало. Она прерывисто вздохнула, остро ощущая, как ее груди прижимаются к нему. Необходимо прекратить все это и отсесть подальше.
К огромному удивлению, желания говорили об обратном.
Осмелев, она протянула дрожащий палец и провела им по ломаной линии шрама, рассекавшего его щеку. Интуитивная догадка о происхождении шрама должна была испугать Софию, но в данную минуту она видела в Руфусе Xaйгете лишь понимание, сочувствие и узы, созданные их общим сердцебиением.
Глубоко внутри что-то лопнуло, и по венам хлынуло неистовое, безрассудное чувство. К черту их всех мать, отца, общество. К черту Джулию, а главное — к черту Кливдена. Пусть катится к дьяволу!
София положила ладонь на щеку Руфуса, полностью прикрыв шрам, и прильнула к его губам.
Он приоткрыл рот, призывая ее к тому же, требуя подчинения. Нежность исчезла, сменившись обжигающим жаром и властной потребностью. Егo язык ворвался ей в рот.
По сравнению с мощью этого штурма их прежние поцелуи можно было сравнить лишь с трепетом крыльев бабочки. А это была битва, и Хайгейт жаждал ни много ни мало — полного подчинения.
Боже милостивый, как ей хотелось сдаться!
Он оторвался от ее губ, начал целовать щеки, шею, ключицы. София только и могла, что цепляться за него и запрокидывать голову, предлагая и он с готовностъю принимал предложение.
Его губы скользнули ниже, прижались к груди над лифом, и в горле Софии зародился стон. Она приоткрыла губы и застонала вслух.
Руфус внезапно оттолкнул ее. В ушах стучало: тук-тук, тук-тук. В полном замешательстве София открыла глаза и посмотрела на него из-под полуприкрытых век.
Его обычно аккуратно причесанные волосы торчали во все стороны. Это что, она такое сделала? Тук-тук. София посмотрела на свои руки, ожидая увидеть между пальцами земные пряди.
— Мы играем с огнем, София.
Нельзя позволять ему называть себя по имени. Вообще ничего нельзя ему позволять. Она открыла рот, собираясь возразить, но Руфус приложил палец к ее губам.
— Учитывая обстоятельства, я полагаю, меня можно простить за то, что я зову вас по имени. В вас столько невинности и столько страсти. Как бы мне хотелось поехать вместе с вами к себе домой и позволить вам не спеша познать собственные глубины.
Обещание запретного, прозвучавшее в его настойчивых словах, прожгло душу и хлынуло в кровь. В эту секунду она жаждала запретного.
— Но нужно понимать, если мы продолжим, то вы и в самом деле будете обесчещены, а нашей помолвке придется завершиться браком.
Безрассудность подтолкнула ее к ответу.
— Я гроша ломаного не дам за свою репутацию. Только не после сегодняшнего вечера. Замуж я теперь никогда не выйду, поэтому рядом со мной не будет никого, кто узнает, сохранила я целомудрие или нет.
Руфус пальцем приподнял ее подбородок.
— Я узнаю. И не могу рисковать, наградив вас ребенком. На моей совести и так достаточно всего.
При намеке на его брак София зажмурилась.
— Я не верю, что вы убили свою жену.
— Ваше доверие согревает мне сердце, но если быть до конца честным, то в известном смысле именно я ее и убил.
София ахнула.
— Не верю! Вы не могли этого сделать.
Мрачная усмешка исказила его черты.
— Благодарю за ваше доверие.
— Но ваша сестра…
— Верно. Если бы я схватил свою жену за шею и задушил ее, моя сестра лично отправила бы меня в Ньюгейт[6]. Причем не за убийство, а за скандал, навлеченный на семью. — Он постучал по крыше, делая знак кучеру отправляться на Болтон-роу.
— Вы бы не… — София замолчала и сглотнула. — Я понимаю, что это не мое дело, но вы бы не могли объяснить, почему считаете себя виновным в ее смерти?
— Мне не следовало жениться на ней. Нужно было дать ей возможность отказаться.
— Но вы говорили, что ее семья настаивала.
— Да, но они могли бы смягчиться и отступить, скажи я им хоть слово. Увы, я был уверен, что со временем мы заживем счастливо вместе. Но она не переносила меня с самого начала. Ее карета перевернулась, когда она пыталась сбежать от меня, чтобы увидеться с Ладлоу.
София посмотрела на его шрам. Исходя из сплетен, это результат той самой катастрофы.
— Да, я был там. Как последний дурак кинулся за ней в погоню. Я только хотел, чтобы она прислушалась к голосу разума. Лучше бы просто позволил ей уехать.
София положила ладонь на его рукав.
— Она бы все равно попала в ту аварию.
— Может, и нет. Если бы не погоня, кучер не гнал бы лошадей с такой головокружительной скоростью.
Руфус замолчал. Мускулы на его руке напряглись под обтянутыми перчаткой пальчиками Софии. Что она заставила его заново пережить? Его боль действительно неизмеримо тяжелее, чем ее. Внезапный приступ робости заставил ее убрать руку.
