Губы дразнили кожу у выреза сорочки. Он поднял глаза, поймал ее взгляд и замер. Боже, как потрясающе Бенедикт выглядит в предрассветном сиянии, нависая над ней: черные волосы дикими волнами падают ему на лицо, а глаза потемнели от желания.
В животе Джулии все сжалось от неистового возбуждения, смешавшегося с ужасом и восторгом.
Его рука скользнула к груди, подтолкнула ее кверху, к вырезу из сорочки. Недостаточно высоко. Глядя ей в глаза, он сомкнул губы на прикрытом тканью соске, и повлажневшая сорочка сделалась прозрачной.
Бенедикт втянул напрягшийся бугорок в рот. По жилам хлынул огонь, и Джулия выгнула спину, вжавшись головой в подушку.
— Ты прекрасна, — пробормотал он и слегка прикусил сосок.
Рука его скользнула по бедру, а губы продолжали дразнить грудь. Пальцы запутались в сорочке, сминая ткань, задирая к талии.
— К сожалению, это придется убрать. Она мне мешает.
Джулия послушно подняла руки и позволила ему снять с себя сорочку. Щеки ее запылали под его пристальным взглядом, она закусила нижнюю губу.
Это же Бенедикт. Она знает его целую вечность. Он предлагал ей свою дружбу каждое лето их детства, облегчал скуку балов, делая язвительные замечания о членах светского общества, спасал от слишком пылких поклонников. А теперь он, голый, лежит с ней в постели, сплошь золотистая кожа и стальные мускулы, и рассматривает изгибы ее тела, а глаза его горят каким-то яростным огнем. Она никогда не открывалась таким образом ни единой живой душе и сейчас не могла представить себе никакого другого мужчину в столь интимной близости. Только Бенедикт. Больше она никому так не доверяет.
— Прекрасна, — прошептал он. Господи, да в его голосе звучит благоговение! — Прекраснее, чем я себе представлял. — Он вытянул палец и обвел им сосок.
Джулия подалась навстречу его прикосновению, и он положил ладонь ей на грудь.
— Ты меня представлял? — прошептала она.
— Ты мне снилась.
Больше не сдерживаясь, Бенедикт завладел ее губами в требовательном поцелуе. Этот поцелуй заполнил ее темной страстью, пылающей в жилах. Она ответила ему тем же, их языки переплелись, ее дрожащие руки скользили по его плечам и спине.
Джулия наслаждалась тяжестью его тела, жаром кожи, твердым естеством, вжимающимся в живот. Он заполнит ее целиком, и тело, и душу.
Она застонала. Бенедикт оторвался от ее губ, снова начал целовать шею, спустился ниже, языком приласкал по очереди каждую грудь, подразнил соски, превратив их в твердые, ноющие бугорки.
Его рука скользнула на живот, и Джулия напряглась. Как далеко он осмелится зайти? Где прикоснется?
Она приподняла бедра. Как он сумел разбудить в ней эту жажду и пустоту, умоляющую, чтобы ее заполнили? Он сильно втянул в рот сосок, и с ее губ сорвался стон.
— Пожалуйста…
Бенедикт поднял голову, посмотрел потемневшими, настойчивыми глазами, но уголок его рта дернулся в подобии улыбки. Такой порочный взгляд! Такой расчетливый, полный планов. Такое обещание наслаждения.
— Чего ты хочешь, Джулия?
Она не могла выразить словами, гдe жаждет его прикосновений. На ее щеках жаром вспыхнул румянец и пополз вниз.
— Я… я…
Его рука скользнула на дюйм ниже.
— Скажи мне.
— Не могу.
— Можешь. Пусть между нами не будет секретов.
Джулия отвела взгляд, и Бенедикт наклонил голову и снова посмотрел ей в глаза.
— Между нами нет ничего запретного. — Его пальцы поползли дальше, задели завитки между ногами. — Совсем ничего.
Она в безмолвной мольбе приподняла ему навстречу бедра и раздвинула ноги. Его рука двинулась дальше, пальцы погладили влажные складочки. Джулия уткнулась лицом ему в грудь и глухо застонала.
И тогда его пальцы словно очнулись, раздвигая ее, погружаясь внутрь, изучая, исследуя. Короткие взрывы острого наслаждения пронзали ее в одном ритме с движениями пальцев. А пальцы все ласкали, исследовали и наконец отыскали самую суть ее желания.
Джулия выгнула спину и вскрикнула. Ногти ее вонзились ему в плечи, когда наслаждение пронзило ее насквозь, восхитительное и все же разочаровывающее, потому что острая потребность неизвестно чего все усиливалась, сжимаясь в тугую пружину.
Джулия выдыхала резко, коротко, а пальцы все дразнили в безжалостном ритме, вели куда-то дальше, выше, и она уже не могла больше это терпеть, а ее тело все еще подчинялось его мелодии, бедра подавались навстречу при каждом движении этих неумолимых пальцев.
Бенедикт не отводил от нее глаз, но Джулии было все равно. Тяжесть его взгляда словно придавливала, и дыхание его ускорялось вместе с ее.
Голова Джулии металась по подушке, а наслаждение все нарастало. Бенедикт опустил голову, втянул в рот сосок, начал обводить его языком в одном ритме с движениями пальцев. Темп увеличивался, и тело ее словно готовилось к чему-то.
— Давай же, Джулия.
И словно откликнувшись на эту страстную мольбу, все ее существо содрогнулось, и по телу начали расходиться волны невероятного наслаждения.
Наконец Джулия рухнула на подушки, все еще содрогаясь от наслаждения. Его прикосновения сделались почти невесомыми, но не прекратились совсем. Бенедикт нежно касался губами ее лба. Подняв руку, Джулия провела пальцем по его лицу. Щетина немного царапалась, как песок, но тут он поймал ее палец губами.
Затем притянул ее к себе в обжигающем поцелуе, крепко обнял и перевернулся на спину. Усадил Джулию верхом на себя, провел руками по спине, обхватил ягодицы.
Она невольно напряглась, ощутив пульсацию его восставшего естества, как откровенное приглашение.
— Я не знаю, что делать.
Улыбнувшись, Бенедикт взял ее руку и положил себе на грудь.
— Трогай, целуй, делай все, что пожелает твое сердце. Вряд ли ты сможешь сделать то, что мне не понравится.
Джулия наблюдала за его лицом, рисуя что-то пальцем у него на груди, и вдруг среди жестких волос палец наткнулся на твердую полосу. У нее сжалось сердце. Побелевший шрам углом тянулся от груди к животу.
— Откуда это у тебя?
Бенедикт пожал плечами.
— Небольшая стычка в Бельгии.
— Но твои письма… ты никогда… — Редкие послания, полученные от него во время службы в армии, содержали веселые истории о подчиненных и начальниках.
— Не видел смысла кого-то тревожить. Рана была неглубокой и быстро зажила.
— И все же я бы предпочла об этом знать. — А что, если бы ранение оказалось серьезным? Она могла потерять его, но даже не догадывалась об этом! — Это гораздо важнее, чем рассказ о полковнике, угрожавшем, что урежет коню рацион, если тот не начнет его слушаться.
