Ее сердце странно подпрыгнуло, все равно что от шока, смешанного с каким-то непонятным чувством. Нет, это не может быть надеждой. Ей больше не на что надеяться.
— И что это значит?
— Я вам уже говорил. Мне бы хотелось, чтобы вы пересмотрели наше соглашение.
— Какую его часть? — Но едва задав вопрос, София начала мучиться подозрениями о его намерениях. Руфус явно собирался снова сделать ей предложение. Пульс на шее лихорадочно заколотился.
— Думаю, вы уже знаете, но если вам так удобнее, скажу прямо. Мне бы хотелось, чтобы вы всерьез подумали стать моей женой.
— Но почему? Вы же знаете, что я не люблю вас. Зачем вам еще один несчастливый брак?
— Потому что, дорогая моя, я не верю, что наш брак окажется несчастливым. Совсем напротив, мы с вами чудесно ладим. Мы умеем разговаривать друг с другом и оба любим книги и садоводство. Вам понравится мое имение в Дорсете.
— Вы говорите только о разуме. А как же чувства?
— Если их подпитывать и развивать, они придут. Я уже знаю, как можно разбудить вашу страсть.
София поплотнее закуталась в плащ, словно прикрываясь щитом.
— В тот вечер у меня случилось помутнение рассудка. Я была слишком расстроена.
— А. — Руфус снова перевел взгляд на улицу. — В таком случае надо полагать, для вас главное в мужчине — это внешность.
София резко выпрямилась.
— Я ничего подобного не говорила!
Руфус подался вперед, и теперь его лицо находилось всего в нескольких дюймах.
— И вы рассчитываете, я поверю, будто снова не смогу вызвать у вас такую же реакцию?
София вздернула подбородок, отлично понимая, что он только что бросил ей вызов.
— Да!
— Тогда давайте проверим.
Руфус не дал ей возможность ни ответить, ни возразить. Он обрушился на нее, как ястреб, мгновенно заключив в свои объятия и прильнув губами к ее рту с настойчивостью, не допускающей отказа. Его язык, прижавшись к ее губам, требовал впустить, и все мысли об отказе куда-то улетучились. Руфус втягивал ее в водоворот ощущений, где главными были желание и потребность.
София таяла в его объятиях, ее пальцы скользили по широким плечам, переплетались у него на затылке, а глубоко внутри настойчивый пульс уже выстукивал собственные шокирующие требования, создавая перед ее внутренним взором картинки, где они были только вдвоем и их не разделяла даже одежда. При этой мысли она оторвалась от его губ, хватая ртом воздух. Он продолжал целовать ее подбородок, мочку уха, шею, груди.
София выгнулась и уронила голову на спинку сиденья, когда его теплое дыхание овеяло обнаженную часть грудей над лифом. Из горла вырвался стон. Его рука скользнула по ребрам и накрыла грудь. Та удобно поместилась в его ладонь, а сосок затвердел под ласкающими пальцами. От этих прикосновений София заерзала на сиденье, сильно сжимая бедра, но томление внутри не ослабло.
Руфус целовал ее в шею, поднимаясь вверх, и снова с жаром завладел губами. Все ее косточки словно расплавились, и она упала на бархатные подушки, а он почти лег на нее сверху.
Все было так, как ей хотелось, и так, как должно быть.
— Так скажите, моя дорогая, — прошептал Руфус, упершись лбом в ее лоб, — сегодня вечером вы тоже расстроены?
— Да.
В его груди зарокотал смех, низкий и чувственный, и этот рокот пронзил ее, словно огненная стрела.
— Врушка.
— Нет, я правда расстроена.
— Только потому, что я прав, а вы не желаете этого признавать. Однако согласен, одно очко за вами.
Хайгейт погладил ее грудь, и глаза Софии закрылись. Он мог бы легко взять ее, и она не оказала бы сопротивления.
— Что? — вздохом сорвалось с ее губ.
— В прошлый раз я от вас такого отклика не добился.
— Правда?
— Да. — Руфус наклонил годову и поцелуями стал прокладывать дорожку от ее уха к основанию шеи. — Сегодня ваша страсть намного глубже и ярче. Что же я в вас пробудил?
В самом деле, что? Голод по нему, подобного которому София никогда не испытывала, что-то, прячущееся не в желудке, а глубже.
Всхлипнув, она запустила пальцы в его волосы, удерживая Руфуса на месте. Он низко, по-звериному зарычал. Его зубы царапнули нежную кожу, но ласковый язык тут же погладил это место.
София целиком растворилась в мире, созданном Руфусом там, где существовали лишь эта карета и этот диванчик.
И Руфус, он был сама чувственность, абсолютная и раскаленная. Она запрокинула голову и вверилась ему целиком. Искусные пальцы скользили по обнаженной коже над лифом, играли на ключицах, а затем направились вверх, к шее, и дальше по спине к застежкам платья. Всего несколько быстрых движений, и Хайгейт справился с ними. Пальцы нырнули под тонкий муслин, спуская его с плеч вместе с бретельками сорочки и корсета. Холодный воздух охватил обнаженную грудь, вызвав мурашки, и соски затвердели, превратившись в бугорки.
Руфус резко втянул в себя воздух. Ресницы Софии затрепетали, она приоткрыла глаза и увидела, как он рассматривает ее тело глазами, потемневшими от желания, с лицом умирающего от голода человека, оказавшегося на роскошном пиру.
Он скользнул руками по ее телу и накрыл ладонями обе груди, словно взвесив их, а потом легонько сжал. Она следила за происходящим, как завороженная. Его загорелые руки составляли резкий контраст с бледной кожей, которую, кроме самой Софии, никто никогда не видел.
Взгляд Руфуса скользнул вверх, он заметил, что за ним наблюдают, и порочно улыбнулся.
— Ты такое чувственное создание, моя София. Только подумать, как мне повезло узнать об этом.
Он наклонил голову и втянул в рот сосок. Софию пронзило желанием, губы со вздохом приоткрылись. Руфус отозвался более настойчивым поцелуем, посасывал, покусывал, ласкал рукой вторую грудь. Пламя в животе разгоралось все ярче, с ревом вздымалось выше, расплавляя Софию, и она обмякла на подушках, ослабев и желая лишь одного. Ожидая следующего наслаждения, следующего ощущения.
Подхватив Софию на руки, Руфус усадил ее к себе на колени, продолжая жадно целовать разгоряченную кожу, задевать соски, чуть прикусывать чувствительные места, и наконец она даже представить себе не могла, что он сделает дальше.
Ее пальцы впились ему в плечо, она позволила Руфусу делать то, что он хочет, и вести ее за собой. Жалкие вспышки рассудка предостерегали: если она еще и не обесчещена до конца, то это вот-вот случится, если его не остановить.
Пожалуй, следовало прекратить все это давным-давно. Но вызванные им ощущения были слишком восхитительны, всеобъемлющи и порочны, тело наслаждалось каждым его поцелуем, и София была рада полностью погрузиться в это распутство.
Прохладный воздух снова овеял ее кожу — на этот раз бедра. Если Хайгейт сумел задрать на ней юбки, его действительно нужно остановить. Сильная рука скользнула вверх по внутренней стороне бедра, и ноги Софии невольно раздвинулись шире, не препятствуя ищущим пальцам.
