Она набрала в грудь воздуха, чтобы запротестовать, но сумела лишь ахнуть, потому что в этот момент он прикоснулся к ее самому интимному месту.
— Хайгейт!
Он всмотрелся в ее лицо со странной напряженностью, словно чего-то ожидая.
— Вы не заставите меня поверить, что не желаете моих прикосновений. Реакция вашего тела доказывает обратное. — Произнес Руфус, прерывисто дыша.
Его пальцы скользнули внутрь, о боже, так легко! Раздвинули скользкие складочки плоти и начали исследовать, изучать, спровоцировав вскрик.
Руфус ликующе простонал что-то, и его пальцы начали безжалостное кружение на том самом месте.
София дрожала. О, как она жаждала его именно там, где эти знающие пальцы трогали, прикасались, кружили в неумолимом ритме! Она ахала и задыхалась, ее бедра напрягались, подаваясь к этим пальцам, а тряска кареты только добавляла остроты каждому движению. Этим чувственным штурмом он вел, видимо, по пути греха, но сейчас ей было все равно.
Пусть сознание не понимало, куда он ее ведет, но тело точно знало. Внутренние мышцы сжимались все сильнее, София извивалась, изгибалась и неудержимо дрожала, дыша поверхностно, резко и прерывисто. И наконец наслаждение достигло своего пика. София воспарила куда-то очень высоко, а потом оно обрушилось на нее. Тело содрогалось под его пальцами. Его губы впились в нее, заглушая стоны.
Она отвечала на его поцелуй, толком не осознавая, что делает, но вот он оторвался от ее губ. Открыв глаза, она увидела, что Руфус внимательно на нее смотрит.
Чувства постепенно возвращались. София ехала в коляске по Мейфэру, распростертая поперек сиденья, в расстегнутом, задранном до пояса платье, с растрепанными волосами. Щеки залило румянцем, она скрестила на груди руки, пытаясь хоть немножко прикрыться.
Руфус нежно взял ее за запястья.
— Жаль прятать такое совершенство, но боюсь, придется.
Пока он помогал ей сесть и застегивал платье, приводя его в порядок, София стыдливо качала головой.
— Но… — она не могла продолжать. У нее не было никакого опыта в подобных вещах, но смутные ощущения какой-то незавершенности не покидали ее. Каким бы сильным ни было наслаждение, оно досталось лишь ей одной.
София внимательно посмотрела на Руфуса, пытаясь понять, что теперь нужно сделать. Его лицо оставалось непроницаемым, даже в некотором смысле замкнутым, словно он изо всех сил сдерживался. София подняла руку, провела кончиками пальцев по его щеке, но он чуть сжал ее ладонь, прежде чем она успела погладить его.
— Я должен отвезти вас домой.
— Но… и это все? Я теперь обесчещена?
Руфус приглушенно засмеялся.
— Я изо всех сил стараюсь не обесчестить вас окончательно… — Он задрожал, и София ощутила эту дрожь переплетенными с ним пальцами. — В данный момент результат непредсказуем. Умоляю вас, не провоцируйте, не прикасайтесь ко мне.
Она посмотрела на их соединенные руки.
— О…
Руфус нежно приподнял ее подбородок.
— В мои намерения не входит принуждение вас к браку, хотя нам обоим это доставило бы невыразимое наслаждение.
Он провел пальцем по ее шее и остановился там, где бился пульс, и эта дрожь передалась его коже. Ноздри Руфуса раздулись, губы искривились в страдальческой гримасе и попытке обуздать себя.
— Я ничего так не хочу как сделать вас своей женой по-настоящему. — Хриплый голос прожигал ее насквозь. Никогда в жизни София не слышала такого голода. — Ваш сладкий отклик на мои прикосновения вызвал во мне страстное желание разделить с вами высшее наслаждение.
Томление в его голосе вновь разбудило желание, заставило хотеть, заставило жаждать.
Высшее наслаждение. Неужели есть что-то, превосходящее испытанное ею сегодня? Но глаза Руфуса действительно пылали обещанием.
Она может получить все, что он предлагает. Достаточно просто сказать «да».
Спустя несколько часов, во время которых обсуждалась будущая дуэль, они доехали до булыжных мостовых Мейфэра. Обычно оживленные, шумные улицы выглядели уныло под свинцовым небом, угрожающим в любую секунду разразиться ледяным дождем.
Джулия обхватила себя руками, стараясь согреться, пока Бенедикт с Аппертоном пытались изобрести способ вытащить Сент-Клера из финансовых затруднений — тогда честь будет защищена. Похоже, Кливден еще в школе вел себя бесчестно и гадко, с удовольствием натравливая сильных на слабых и жульничая в спорте.
Однако Сент-Клер только прищелкнул пальцами.
— Вы не сможете заставить его забыть о долге из-за таких пустяков. Большинство титулованных джентльменов общества уже пытались. — Он поник плечами. — Лучшее, на что я способен — это убедиться, что мои дочери пристроены, а о жене позаботятся. После необходимо расплатиться за свои ошибки и понести наказание.
Все аргументы были бесполезны, и тогда Бенедикт с Аппертоном обратились к нудным подробностям того вечера, когда Сент-Клер дал Ладлоу, как его тогда называли, расписку на пять тысяч фунтов. Кто еще присутствовал? Как долго они играли? Сколько выпили? Мог ли Ладлоу сделать что-нибудь недостойное, а если да, то кто может это подтвердить?
Джулия изо всех сил старалась не слушать их, но тут среди прочих прозвучала фамилия «Китон», почему-то показавшаяся знакомой? Нет, она не позволит им втянуть себя в дурацкий разговор. Они еще до сих пор не разобрались с Аппертоном, подписавшимся под тем пари. И вообще, почему мужчины так рвутся решать разногласия средствами, способными обернуться гибелью?
Они высадили Аппертона около городского дома его семьи и поехали на Болтон-роу. Бенедикт спустился по ступенькам и просунул голову в карету.
— Сэр, позвольте мне поговорить с вашей дочерью. Я надолго не задержу вас.
С разрешения мистера Сент-Клера Джулия взяла его за руку и отошла к ступеням, ведущим в дом, достаточно далеко, чтобы не нарушать конфиденциальность диалога, но так, чтобы оставаться на виду у отца.
— Ты всю дорогу молчала. — Бенедикт всматривался в нее внимательно и настороженно. — Ты что-то хочешь мне сказать?
Она уставилась на свои руки, скромно сложенные, как полагалось любой воспитанной мисс.
— Ничего.
Это была ложь. Но правда все равно не изменит последующих событий, так какой смысл обсуждать? Мужчины уже и так много наговорили по пути домой.
— Посмотри на меня, Джулия. — Его голос прозвучал так властно, что она невольно повиновалась. — Ты должна решить, как будешь жить дальше, моя дорогая. Или ты расскажешь, из-за чего так чертовски злишься, или рискуешь разрушить все, чем мы стали друг для друга. Подумай хорошенько. Теперь у нас нет альтернативы, мы должны пожениться, и то, что ты сейчас выберешь, определит нашу жизнь на следующие сорок лет.
Каждое ледяное слово пронзало ее насквозь. Джулия сморгнула слезы, хотя понимала, что заслуживает презрения за свое поведение с ним со вчерашнего вечера, за исключением очень приятного часа сегодняшним утром.
