Луна стояла в небе высоко, была холодная ночь, когда Геликаон, завернувшись в тяжелый плащ из темной шерсти, взобрался на вершину утеса, возвышавшегося над Южным морем. Большинство моряков спали внизу на берегу, сбившись в кучу, чтобы было теплее. Другие, к большому раздражению поваров, сидели на корточках вокруг горящих на песке костров, на которых готовился завтрак.
Геликаон знал, что станет куда холоднее. На Семи Холмах их ждут снег и лед, а по дороге туда — штормы с дождем и снегом. Присев, чтобы спрятаться от ветра, он уставился на море, представляя себе маршрут вдоль берега, а потом — через Великий Круг к острову Тера. Если повезет, они не встретят военных флотов, припозднившихся в море. И немногие пиратские капитаны отважатся атаковать «Ксантос».
Нет, опасность будет ждать их дальше к западу… И только на обратном пути.
Геликаон вздохнул и поправил себя: во всяком случае, опасность с моря. Его мысли стали мрачными, когда он вспомнил торговца Плотея. Хороший, честный человек и умный купец. Геликаон никогда бы не подумал, что от него может исходить угроза, и Гершом был прав: толстый торговец подошел бы к нему достаточно близко, чтобы нанести смертельный удар. Сколько других уже приближались — те, кому заплатили, те, кому угрожали, и те, кого подстрекали? Есть ли на его корабле люди, выжидающие случая его убить?
Геликаон снова вспомнил о сыне торговца, Пердикке. Тот бормотал что-то несвязное и молил о пощаде, когда Геликаон появился в тюремных камерах. Один глаз юноши был выжжен, кровь текла из десятка неглубоких ран. Палачи уже устали и были сыты по горло тем, что им не удалось вытянуть из него ничего путного. Сперва они думали, что парень ведет себя очень храбро, но после решили, что он и в самом деле ничего не знает, и нет смысла тратить на него впустую свое время и мастерство.
Геликаон опустился на колени рядом с плачущим Пердиккой.
— Ты меня помнишь? — мягко спросил он.
— Помню… Мне так жаль, господин. Так жаль!
— Почему нападение было таким поспешным? Вы должны были прийти ко мне домой или подождать до темноты. Почему среди бела дня?
— Отцу сказали, что ты отплываешь на юг сегодня или завтра. Не было времени все спланировать.
Он снова ударился в слезы.
— Пожалуйста, прости меня, Геликаон.
— Я тебя прощаю. Ты помогал своему отцу. Разве ты мог поступить иначе?
— Пыток больше не будет?
— Думаю, не будет.
— Слава богам.
После этого Геликаон ушел, поднявшись по лестнице из вонючей темницы на яркий солнечный свет.
Пердикка не будет благодарить богов, когда его вытащат оттуда и швырнут, связанного, с кляпом во рту, на погребальный костер человека, которого он убил.
Геликаон подумал о том, что сказал ему обреченный юноша. Микенец знал, что он отплывает на юг. Означало ли это, что на борту «Ксантоса» есть предатель? Или предатель был в тесном круге приближенных Приама? А может быть, какой-то моряк хвастался шлюхе насчет предстоящего путешествия, а шлюха передала его слова микенскому шпиону? Если так, то ничего страшного. Никто из команды не знал, куда именно они идут, все знали только, что на юг. Однако, если предатель был во дворце, враги будут знать, что он направляется на Теру.
Ветер стих. Восточный небосклон стал бледнее, приближался рассвет.
Через мгновение Геликаон почувствовал, что кто-то украдкой движется неподалеку. Проворно шагнув влево, он вытащил меч и быстро обернулся. В нескольких шагах от него косматый козел встал на задние ноги и прыгнул под прикрытие камней. Геликаон улыбнулся, вложил меч в ножны и пошел обратно вдоль вершины утеса.
Он помедлил, глядя вниз, туда, где стоял «Ксантос».
Теперь в мыслях Геликаона смешались радость и сожаление. То был корабль его мечты, и он все еще ясно помнил день первого плавания судна — и неуклюжую команду, уронившую амфору с вином, и внезапно поднявшийся ветер, который сдул за борт шляпу Халкея. Какой это был день! Команда боялась плыть на Корабле Смерти — даже Зидантос, всегда заявлявший, что ничего не боится, стал пепельно-бледным, когда разразился шторм.
Зидантос! Убитый и обезглавленный микенцем. Как были убиты и Диос, и Павзаний, и Аргуриос, и Лаодика. И маленький Дио, и его мать Халисия.
Воспоминания были болезненными, но, когда Геликаон стоял в бледном предрассветном сиянии, в душе его не было гнева. Вокруг него как будто плавали тени прошлого, молча предлагая утешение и вечную дружбу.
«Ты становишься сентиментальным, — предупредил он себя. — Мертвые ушли, и ты здесь один».
Но он впервые за долгое время почувствовал себя спокойнее.
На берегу теперь двигались люди, подкладывая хворост в костры, чтобы прогнать холод ночи. Геликаон увидел, как Андромаха поднялась со своих одеял. Его сердце забилось сильней, когда он вспомнил поцелуй, которым они обменялись в мегароне в ночь битвы. Он сердито отвел от нее глаза.
«Не думай об этой ночи», — приказал он себе.
Его внимание привлекло движение на море. Команды двух маленьких рыбачьих лодок забрасывали за пределами бухты сети с грузилами. Геликаон некоторое время наблюдал за ними. Лодки были старыми, вероятно, построенными еще в те дни, когда дедушки рыбаков были юношами, полными надежд и мечтаний.
«Войны начинаются и кончаются, — подумал Геликаон, — но рыбаки будут всегда».
Он зашагал с утеса вниз по тропе, спрыгнул на песок и подошел к костру, на котором готовилась еда. Моряк налил в деревянную миску бульон и протянул миску Геликаону. Тот поблагодарил, взял ломоть хлеба и пошел дальше по берегу. Усевшись на камень, он приступил к завтраку.
К Геликаону направилась Кассандра, ее плащ волочился по песку.
— Я ищу твоего друга, — сказала она. — Где он?
Не сразу Геликаон понял, что она имеет в виду козла.
— Может быть, прячется, — ответил он.
— А зачем ему прятаться? — спросила девушка, склонив голову к плечу.
— Думаю, ты его напугала, — пошутил он.
— Да, напугала, — ответила Кассандра серьезно. — Я нечаянно. Могу я доесть твой хлеб?
— Конечно, можешь. Но у костра есть еще много хлеба и хорошего бульона.
— Твой будет вкуснее, — заявила она. — Еда других людей всегда вкуснее.
Сняв плащ, она расстелила его на песке, как одеяло, и уселась.
Геликаон смотрел, как она ест; души его коснулась печаль. При всем богатстве своего отца, при всей своей красоте и уме, Кассандра была всегда одинока, заперта в мире воображаемых призраков и демонов. «Будут ли о ней как следует заботиться на острове Тера? — гадал Геликаон. Будет ли она там счастлива?»
Темноволосая царевна молча доела хлеб, стряхнула песок с плаща и набросила плащ на плечи. Шагнув ближе, она поцеловала Геликаона в щеку.
