Гершом неуклюже расстегнул бронзовую брошь на горле и дал плащу соскользнуть на землю. Затраченное на эти движения усилие измучило его, заставив тяжело дышать, втягивая в грудь еще больше нездорового сладкого дыма. Он понял, что начинает дремать, однако глаза его оставались открытыми и смотрели на огонь.
Звуки ночи постепенно утихли. Пламя, казалось, вбирало его в себя, перед его мысленным взором закрутились яркие пятна.
А потом огонь погас, и Гершом уснул.
Он обнаружил, что парит в лунном свете над дворцовым садом в Фивах, и рассмеялся.
«Как интересно, — подумал он. — Я сплю и знаю, что сплю».
Внизу он увидел служанку: она крадучись шла с новорожденным ребенком на руках, завернутым в расшитое золотом одеяло. Женщина плакала. Она побежала по ночному саду, потом очутилась на улице. Гершом узнал ее, хотя она была моложе, чем запомнилась ему. Когда он в последний раз видел Мерисит, та была хрупкой, с серебряными волосами, с изувеченными больными суставами. Добрая душой женщина, она семь лет была его нянькой.
Гершом заинтересованно наблюдал, как плачущая женщина бежит по темным улицам к широкому берегу реки, как низко приседает в зарослях буйволовых камышей. Она прижала к себе ребенка, но головка младенца откинулась вбок, глаза его были открытыми и незрячими. При ярком лунном свете Гершом увидел, что ребенок мертв.
Из тени вышел бородатый старик в изношенной одежде каменщика. Потом появилась женщина, одетая в развевающийся балахон пустынников. У нее тоже был ребенок, но живой. Мерисит бережно завернула живого ребенка в расшитое золотом одеяло и побежала обратно во дворец.
Гершом последовал за ней в царские покои, где спала его мать. На простынях была кровь.
Царица открыла глаза. Мерисит села на постель и протянула ей ребенка, который начал плакать.
— Тише, маленький Ахмос, ты теперь в безопасности, — прошептала царица.
«Это просто сон, — подумал Гершом; его охватил страх. — Всего лишь сон!»
Этот образ исчез, и Гершом воспарил, как ястреб, над сожженной солнцем пустыней. Огромные толпы шли по пескам: мужчины с суровыми лицами и встревоженными глазами, женщины, одетые в яркие балахоны, маленькие дети, бегающие среди стад овец и коз. И он увидел себя, с серебристой проседью в бороде; в руках у него была суковатая палка.
Маленький мальчик побежал к нему, выкрикивая его имя.
Гершом заморгал, и видение поблекло, вновь превратившись в горящий в пещере костер.
Отчаянно стремясь отодвинуться он огня, он начал вставать, но снова тяжело опустился на землю.
Горящие веточки шевельнулись и стали красными. Гершом увидел блестящие реки крови, они текли по земле тьмы и отчаяния. Он увидел лицо своего брата Рамзеса, посеревшее от горя.
Потом огонь вспыхнул снова, наполнив его видения.
Пламя вздымалось высоко в небо, он услышал рев тысяч людей. Тьма затмила солнце. Гершом в ужасе наблюдал, как море вздыбилось, чтобы встретиться с клубящимися черными тучами. Он закричал и закрыл лицо руками. И все-таки он увидел…
В конце концов огонь догорел, прохладный свежий воздух ворвался в пещеру.
Слезы струились из глаз Гершома, когда он выполз в ночь и растянулся на влажной земле у входа.
Там сидела Кассандра, стройная и прямая, в венке из оливковых листьев на голове.
— Вот теперь ты начинаешь видеть, — мягко сказала она.
То был не вопрос.
Гершом перекатился на спину и уставился на звезды. В голове его начало проясняться.
— Ты подсыпала в огонь опиум.
— Да. Чтобы помочь тебе открыть глаза.
Теперь у него болела голова. Он сел и застонал.
— Выпей, — сказала Кассандра, протянув ему флягу с водой. — Это прояснит твои мысли.
Вытащив затычку, Гершом поднес флягу к губам и жадно выпил. Во рту было сухо, как в пустыне, которую он только что видел.
— Что это было — то, что я видел? — спросил Гершом девушку.
Она пожала плечами.
— Это же твои видения. Я не знаю, что именно ты видел.
— Последнее, что я увидел, — как гора взорвалась и уничтожила солнце.
— А, — сказала Кассандра, — тогда я ошиблась, потому что такое видение мне знакомо. Она не уничтожила солнце, просто заслонила его свет. Это пророческое видение, Гершом.
Гершом выпил еще воды.
— В голове моей все еще полно тумана, — сказал он. — Над огненной горой был огромный храм в форме лошади.
— Да, это Храм Теры, — ответила девушка.
Гершом подался к ней.
— Тогда ты не должна туда плыть. Ни одно живое существо не может выжить среди того, что я видел.
— Знаю, — сказала Кассандра, стащив с головы лавровый венок и вытряхнув веточки из своих длинных темных волос. — Я погибну на острове Тера. Я знала это с тех пор, как подросла достаточно, чтобы вообще что-нибудь знать.
На этот раз Гершом посмотрел на нее иначе: сердце его было полно горя. Она выглядела такой хрупкой и одинокой, глаза ее блуждали, лицо было печальным. Гершом потянулся, чтобы обнять ее, но девушка отодвинулась.
— Я не боюсь смерти, Гершом. И все мои страхи закончатся на Красивом Острове.
— Мне он не показался красивым, — ответил он.
— Он имеет много обличий и много имен, меняя их по мере того, как проходят годы. И будет иметь еще больше. И все они красивы.
Она вздохнула.
— Но этой ночью дело не в моей жизни и смерти. Дело в тебе, Человек Камня. Твои дни на море почти подошли к концу. Ты дал клятву, и вскоре от тебя потребуют ее выполнения.
Гершом вспомнил о тех днях, когда Геликаон был близок к смерти. Хирурги и лекари Трои были бессильны его спасти, поэтому Гершом нашел загадочного святого, пустынного жителя, известного как Предсказатель. Даже теперь Гершом ясно помнил их первую встречу и слова, произнесенные тогда. Белобородый Предсказатель согласился вылечить Геликаона, но назначил свою цену. И не ту, что следовало заплатить серебром или золотом.
— Однажды я призову тебя, — сказал он той ночью Гершому, — и ты придешь ко мне, где бы я ни был. Тогда ты будешь выполнять мои приказы в течение года.
— Я стану твоим рабом?
Пророк ответил очень тихо, и Гершому запомнился едва уловимый оттенок презрения в его голосе.
— Цена для тебя слишком высока, царевич Ахмос?
Гершом хотел отказаться. Этого требовала его гордость. Он хотел крикнуть: «Да, цена слишком высока!» Он был царевичем Египта, а не чьим-то рабом. Однако он этого не сказал. Он сидел тихо, едва дыша от напряжения. Геликаон был его другом, он спас ему жизнь. Неважно, какой ценой, Гершом должен был вернуть этот долг.
