— Все мы крепкие, парень, — пробормотал Джустинос, вытянувшись и закрыв глаза.
— Я хочу домой, Джустинос. Меня уже тошнит от всего этого.
Джустинос вздохнул, сел и добавил в костер еще веток.
— Мы и едем домой, — сказал он.
— Я имею в виду свой дом. Тот, что далеко от войны.
Джустинос мрачно улыбнулся.
— Далеко от войны? Вокруг Зеленого моря нет мест, далеких от войны.
Скорпиос уставился на друга.
— Но ведь она непременно когда-нибудь кончится?
— Война? Конечно. А потом будет другая, и еще одна. Лучше не думай об этом. Здесь спокойные земли, и хотя бы этой ночью мы будем в безопасности. Этого мне достаточно.
— А мне нет. Меня страшит завтрашний день.
— Почему? Завтра ничего не случится. Мы просто будем все так же ехать на север, держась настороже, чтобы не попасть в засаду. Гектор, как всегда, остановится под Гаргароном, чтобы принести жертву Отцу Зевсу. Что особенного будет завтра?
— Ничего. Я не знаю.
— Тогда чего страшиться? Послушай, парень, теперь есть только сейчас. Вчера уже прошло, и мы ничего не можем с этим поделать. Завтра — загадка. С этим мы тоже ничего не можем поделать, пока не доживем до завтра. Предоставь Гектору и военачальникам беспокоиться о завтрашнем дне. Это их работа.
— И Банокла, — заметил Скорпиос.
Джустинос захихикал.
— Да, и Банокла, наверное. Мне его жаль, но любой, у кого хватило духу жениться на Рыжей толстушке, должен суметь быть командующим.
— Почему вообще кто-то женится на шлюхе? — спросил Скорпиос.
— А теперь ты сказал отъявленную глупость, — огрызнулся Джустинос. — Какая разница, шлюха она или нет?
— А ты бы сам женился на шлюхе?
— Почему бы и нет? Если бы я ее любил и если бы она могла дать мне сыновей.
Скорпиос недоверчиво посмотрел на него.
— Но они нечестивые и грязные.
Джустинос сощурился, лицо его потемнело.
— Нечестивые? Клянусь яйцами Ареса, я рад, что не вырос в твоей маленькой деревушке. А теперь послушай меня, Скорпиос. Моя мать была шлюхой, отца своего я не знаю. Я вырос среди шлюх. Некоторые из них были противными, некоторые — злыми, некоторые — жадными. Но большинство были обычными людьми, как ты и я. Многие были любящими, честными и сострадательными. Это обычные люди, которые идут на все, чтобы выжить. Нечестивые и грязные? Если бы ты не был моим другом, я был разбил тебе голову об это дерево.
А теперь заткнись и дай мне поспать.
Он снова лег, повернувшись к товарищу спиной, и натянул одеяло на плечи.
Скорпиос сидел, прислонившись спиной к стволу дуба.
Он немного подремал, а когда проснулся, луна уже стояла высоко в ясном небе, и слышался стук копыт. Скакали сотни лошадей, и он понял, что их догнала Троянская конница Гектора.
Скорпиос разбудил Джустиноса, толкнув его ногой; вдвоем они быстро зажгли приготовленные факелы и высоко подняли их.
Спустя несколько мгновений их окружили всадники; вокруг вилась пыль, доспехи сверкали в свете луны.
Из темноты появился огромный воин на гнедом жеребце. Он наклонился к разведчикам, его золотые волосы замерцали в свете факелов.
— Джустинос, Скорпиос, вам есть, о чем доложить? — спросил Гектор.
— Нет, господин. Весь день мы не видели ничего, кроме птиц, кроликов и медведя. Похоже, округа безлюдна.
— Безлюдна, — согласился царевич. — Я ожидал, что Агамемнон устроит нам засаду. Он знал, что мы придем. Но, кажется, я ошибался. Возможно, он бросил все свои силы на Трою.
Он снова выпрямился на лошади и мгновение смотрел на полную луну. Потом, возвысив голос и заглушив фырканье коней и негромкие разговоры всадников, крикнул:
— Никаких остановок, люди! Будем скакать всю ночь!
Джустинос и Скорпиос начали быстро собрать свои пожитки, пока всадники рекой текли вокруг них.
— Похоже, мальчик, — тихо сказал Джустинос, — завтра наступит раньше, чем мы ожидали.
На равнине шла кровавая бойня, и время текло мучительно медленно.
Для Каллиадеса дни начали сливаться воедино. Когда было светло, он сражался вместе с отрядом скамандерийцев, его меч Аргуриоса рубил и кромсал врага. Здесь не было места искусству боя, только кровавая резня. Ночью он отдыхал там, где мог, предельная усталость валила его с ног, несмотря на стоны и крики умирающих и густую вонь сотен сжигаемых трупов.
На пятое утро Каллиадес проснулся и увидел, что давно рассвело и солнце стоит высоко в небе, однако враг все еще не нападает.
Невыразимо усталый, он остановил свою лошадь рядом с лошадьми Банокла, Антифона и военачальника Лукана из отряда Гераклиона — маленького жилистого человечка с кривыми ногами, седеющими волосами и изборожденным глубокими морщинами лицом, служившего царю и Трое еще в незапамятные времена.
Каллиадес посмотрел на Банокла. Тот уставился на войска Агамемнона с непроницаемым лицом, но его голубые глаза были холодными, как зимний дождь. Когда Каллиадес услышал о смерти Рыжей, он ринулся в дом друга и нашел того в углу двора: Банокл сидел, не сводя глаз с изувеченного трупа старого пекаря. Банокл ничего не сказал, он просто встал и покинул свой дом, не оглянувшись на тело жены.
Вернувшись на поле, он всю ночь просидел у реки, ожидая вражеской атаки. С тех пор Банокл сражался как одержимый, два его меча сеяли смерть везде, где он появлялся. Скамандерийцы боготворили его, видя в нем новое воплощение Геракла, и сражались рядом с ним, словно демоны; его безжалостные и неутомимые атаки внушали им благоговейный трепет.
— Вот, началось, — ровным голосом сказал Банокл, и Каллиадес снова повернулся к полю боя, где строились вражеские войска.
В центре была микенская фаланга, но она была уже, чем раньше; с двух сторон ее построились фаланги других пехотинцев, а на крыльях заняли место конники.
— Фессалийская пехота и конники слева от нас. Ахилл будет там со своими мирмидонцами, — сказал старый Лукан, прищурясь. — Не могу разглядеть, кто у них сегодня справа.
— Кретаний, — сказал Банокл. — Во всяком случае, его конники там. Они бесстрашная шайка. Меня удивляет, что их не бросили на нас раньше.
— Может, они только что прибыли, — пророкотал Антифон. — В бухту Геракла каждый день прибывают корабли, и не только с едой и оружием. Наемники являются со всего Зеленого моря в надежде поживиться чем-нибудь из сокровищ Приама. Справа, наверное, отряд наемников.
— Они будут свежими, — сказал Каллиадес. — И на свежих лошадях.
— Свежие или нет, они умрут к закату, — проговорил Банокл, слезая с коня.
