Она также принесла образцы тканей. Они приколоты булавками к страницам пергамента в тяжелой массивной амбарной книге: красные, глянцевые, как спелое яблоко, лиловые, темно-синие, голубые, бледно-розовые.
– Какие цвета ты предпочитаешь, дорогая? – спрашивает меня госпожа Кингстон. По ее приветливому тону я вижу – она считает, что я должна быть вне себя от радости при виде шелков и кружев, но у меня нет ни восторгов, ни предпочтений. Я с натянутой улыбкой тыкаю пальцем то в один образец ткани, то в другой. Она похлопывает меня по бедру. – Что, дорогая, ты нервничаешь, да? Не тревожься, ты будешь выглядеть превосходно, – говорит она, обращаясь больше к моим тетушкам, чем ко мне.
Они делают вид, будто разделяют ее восторги по поводу красивых тканей, но я-то вижу, что это всего лишь спектакль.
– О Тень, – кудахчут они, – посмотри вот на это. Какая прелесть! – Они никогда не разговаривают так. Практически они лгут мне в лицо. Лучше бы они прямо сказали: «Тень, мы знаем, что это не то, чего хотела ты, но ничего не можем с этим поделать. Тут решаем не мы. Так что просто выбери ткани, чтобы положить этой возне конец».
Когда модистка наконец укладывает все обратно в свою корзину и уходит, чтобы начать шить мне новые нежеланные наряды, я помогаю тетушкам прибраться после ужина. Тетя Мория пытается начать разговор:
– Мне особенно нравится тот темно-синий шелк платья для чаепития. Его цвет напоминает мне зимние ночи при полной луне…
– Я не хочу об этом говорить, – перебиваю ее я. Краем глаза я вижу, как она многозначительно переглядывается с тетей Мешей, которая открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его, когда тетя Мория чуть заметно качает головой.
– Я выйду, – буркаю я.
Они не отвечают.
Я иду по дорожке, посыпанной галькой, и чувствую, что кору одного из наших деревьев грызет заяц. Он еще не видит меня. Они вечно пытаются пробраться в наш огород, и обычно я замедляю шаг, чтобы не пугать их, но сейчас мне все равно. Заяц замирает, затем вприпрыжку несется прочь.
Я так крепко сжимаю кулаки, что мои ногти врезаются в ладони. Мне будет всего этого не хватать. Садов, ульев, даже продажи меда на рынке и споров с моими тетушками.
Но не я решаю свою судьбу. Я чувствую смирение и поворачиваю обратно. Все здесь – наш уютный домик с неоднородного цвета крышей, облупившийся забор, зажженные фонари на кухне, все, что его окружает – кажется мне объятым печалью. Я вспоминаю, как подслушала слова матушки, которые она как-то сказала тетушкам, когда я была маленькой: «А она та еще штучка, не так ли». Я хорошо помню, как она это произнесла – как утверждение, а не как вопрос. О чем тогда шла речь, я не припомню, кажется, о том, что я отказывалась что-то съесть. Это было что-то простое, обыкновенное, что часто делают дети, однако моя матушка заметила: «Она та еще штучка, не так ли».
От этого воспоминания меня охватывают раздражение и жалость к себе. Подойдя к дому, я слышу доносящийся из кухни голос тети Мории:
– Если парнишке это не под силу, то что же делать?
– Не знаю, правда не знаю, – отвечает тетя Меша. – Как это ни печально, ничего другого я сказать не могу.
Затем слышится что-то неразборчивое.
– …Не то, чего хотел Кордин, совсем не то, – говорит тетя Мория. Они толкуют об отце Кэледона, прежнем Королевском Ассасине. Я слышу, как они открывают и закрывают дверцы буфетов, убирая посуду.
– За всем этим наверняка стоит Монтрис, – отзывается тетя Меша. – Но о ком именно речь?
Опять что-то неразборчивое. Но на сей раз они определенно обошлись без заградительного заклятия. То ли решили не тратить на него время, то ли забыли. С тех пор как мне повелели прибыть ко двору, мои тетушки стали очень рассеянными. Я напрягаю слух.
– …Поймали еще одного монтрисианского шпиона… на этой неделе его отправят в Дирсию…
Мое сердце забилось чаще.
Стало быть, в Дирсию отправляют еще одного арестанта. А раз так, то скоро через город опять поедет тюремная повозка.
– Все это слишком опасно, – слышится голос тети Меши. – И что же, мы должны все равно отправить ее туда, будто ничего не происходит? Это может быть что угодно. Кто знает, какое зло афразианцы могут выпустить в мир. Речь может идти о перевертышах, меняющих обличья, и даже о демонах.
Я не вижу их, но могу легко себе представить, как тетя Меша сопровождает свои слова жестами, выражающими досаду, а затем приглаживает свои светлые волосы. Наверняка сейчас, в это мгновение, она закрыла глаза и качает головой.
– Меша, ты опять за свое? Этот король мертв, он умер несколько веков назад! – говорит тетя Мория. – Это всего лишь сказки, которыми пугают детей.
– Пусть каждая из нас останется при своем мнении, – отвечает Меша. – Разумеется, пока ты не убедишься, что я права.
– Надеюсь, что этого никогда не случится, – говорит тетя Мория, заканчивая разговор. – Тень может вернуться сюда в любую минуту.
После этого до меня доносятся только лязг и стук убираемых котелков и плеск воды, качаемой из насоса и льющейся в мойку. Я еще никогда не слышала от моих тетушек подобных речей – и всегда полагала, что те твари, о которых они толковали, существуют только в бабушкиных сказках. Я жду, надеясь, что они скажут что-то еще либо об этих существах, либо об арестанте, которого повезут через наш город на этой неделе, и мои мысли несутся вскачь. Стало быть, тюремная повозка опять поедет в Дирсию… туда, где заточен Кэледон. В моей голове появляется план…
Я остаюсь снаружи достаточно долго, чтобы они не заподозрили, что я подслушала их разговор, затем, громко топая, всхожу на крыльцо и отворяю заднюю дверь.
– Ну что, тебе стало лучше? – спрашивает тетя Меша.
В ответ я только пожимаю плечами, поскольку не хочу, чтобы они приняли оживление, порожденное моим планом, за согласие отправиться во дворец.
– Возможно, сейчас нам всем лучше лечь спать, – говорит тетя Мория. И ставит передо мной чашку ромашкового чая со сливками. – Как насчет того, чтобы сделать это прямо сейчас, чтобы завтра все начать заново?
Я киваю и отпиваю чай.
* * *
Я долго ворочаюсь, думая о подслушанном мною разговоре. Но, в конце концов, видимо, все-таки засыпаю, потому что предо мною вдруг предстает моя мать. Она стоит у моей кровати на фоне открытого окна, и ее окружает ореол лунного света. Она облачена в черные одежды Гильдии Очага, и ее лицо затенено капюшоном плаща. Я чувствую на себе ее пронзительный взгляд, и он обжигает мою душу. Когда она наконец говорит, ее слова согревают меня:
– Следуй своим путем, Тень, и исполни свое предназначение.
Затем наступает утро. Я открываю глаза и вижу солнечный свет, льющийся в окно. И решаю, что на сей раз я поступлю так, как повелела мне моя мать.
Глава 9
Кэледон
Ночь сменяется днем, затем опять приходит ночь. Заточение длится уже почти неделю. Кэледону она кажется бесконечной. Утро он проводит, делая отжимания и ходя вдоль стен круглой камеры, которая когда-то, надо полагать, была опочивальней в восточной башне замка. Теперь он уже совсем не уверен, что его пребывание в этой тюрьме будет недолгим.
