– Ты голоден?
Он кивает. Что ж, уже хорошо.
– Тебе нравится здесь? – Он пожимает плечами. – Ты давно тут работаешь? – Он опять пожимает плечами.
Своей робостью он напоминает мне пса, который как-то летом повадился заходить на нашу ферму. Было ясно, что с ним плохо обращались – это было видно по его шкуре – и он очень хотел ласки, но никому не доверял. В конце концов он перестал дичиться, поскольку понял, что мы не причиним ему зла. Возможно, Джендер такой же, как тот пес.
Я решаю попробовать еще раз.
– Они притесняют тебя? – тихо спрашиваю я. На сей раз он отвечает не сразу, но, в конце концов, кивает. Надо же. – А сколько тебе лет? – не унимаюсь я, но в ответ он только снова пожимает плечами. Мне в голову приходит ужасная мысль. – Ты знаешь… сколько тебе лет? – Он качает головой. Я не хочу на него давить и посему перестаю задавать ему вопросы.
Мы входим в трапезную, похоже, одно из немногих помещений замка, которое и сейчас используется так же, как в те времена, когда он еще не был тюрьмой. И становимся в очередь за овсяной кашей и хлебом, которые раздают двое мужчин.
Люс с частью своих приспешников уже сидят за столом, остальные из его своры стоят в очереди. Они нас еще не заметили, но, когда замечают, все происходит быстро.
Люс выбивает миску с кашей из рук Джендера, и каша выливается на пол.
Я, не раздумывая, набрасываюсь на Люса, и у него округляются глаза, когда я валю его на пол. Но он сильнее, и скоро на лопатках оказываюсь уже я. Он бьет меня кулаком в лицо, я пытаюсь ударить его коленом в пах, но тут кто-то стаскивает его с меня. Я быстро сажусь; моя рубашка разорвана, еще немного – и станет видна повязка, стягивающая мою грудь. Я пытаюсь прикрыться.
Люса с меня стащил один из тех двоих тюремщиков, которые позавчера привезли сюда монтрисианского шпиона.
– Я же тебе говорил, чтобы ты оставил этого мальца в покое! – рявкает он. Затем, отпустив Люса, поворачивается ко мне. – Я так и знал, что ты из тех, от кого одни неприятности, – говорит он. – Пошли со мной.
– Куда? – спрашиваю я, не двигаясь с места.
Он явно ошарашен тем, что я посмела задать ему вопрос, но все-таки отвечает:
– Будешь работать на кухне.
Я попаду внутрь тюрьмы. Ура! Я ищу глазами Джендера, вижу его в дверях и показываю на него.
– Возьмите и его. Это будет справедливо.
– Это что же, теперь ты тут отдаешь приказы? – рявкает на меня тюремщик. Но, взглянув на Джендера, уступает. – Ладно. Он хорошо моет полы.
Я киваю Джендеру, и он идет вслед за тюремщиком. Я следую за ним, зло посмотрев на Люса. Тот отвечает мне таким же злым взглядом, затем самодовольно усмехается.
Но хорошо, смеется тот, кто смеется последним. Хотела бы я знать, кто теперь будет убирать навоз?
Глава 13
Тень
В кухне трудятся всего три взрослых работника и один мальчик, и работы у них полно. На огне в двух очагах кипят два больших черных котла, в печи печется хлеб. Вдоль стен стоят другие котлы и котелки разных размеров, которыми, вероятно, пользуются нечасто. Ясно, что эта кухня предназначена отнюдь не для приготовлений к пирам.
Работники покрыты потом, рукава их рубашек засучены выше локтей, на головах белые колпаки. Один быстро моет миски, за его спиной стоит тележка с грязной посудой. Другой чистит овощи, а третий шинкует их. Набрав целый таз нашинкованных овощей, он подбегает к одному из котелков и высыпает их в него, затем возвращается к столу и продолжает шинковать.
Тот, который шинкует – наверное, это старший повар, – замечает, что мы с Джендером ждем распоряжений, и, взяв из чулана швабру, дает ее мне.
– Тут где-то есть еще одна. В трапезной грязный пол. Надо его помыть.
Мы с Джендером находим в чулане еще одну швабру и ведра и начинаем мыть пол в трапезной. Правда: пол тут не мыли давно. Сначала швабры оставляют на нем лишь грязные разводы, но, когда мы смываем несколько слоев скопившейся на нем грязи, показывется украшающий его великолепный узор. Если бы окна тут были чистыми, пол бы блестел в солнечных лучах. Когда часть грязи оказывается смыта, становится видно, что на плитках пола на черном фоне изображены красные и синие цветы с зелеными стеблями и листьями.
Я продолжаю работать шваброй и начинаю сомневаться в разумности своего замысла. Что я тут делаю? Зачем явилась в Дирсию? Могу ли я вообще помочь Кэледону, или я всего-навсего делаю хуже себе самой?
Я подскакиваю на месте и вскрикиваю:
– Ай!
Джендер недоуменно смотрит на меня.
– Пустяки, – говорю ему я.
Но это не пустяки – история с плакучей ивой в Баэре повторяется. У меня опять такое чувство, будто в меня ударила молния. Оно охватывает меня всю и немного пугает, но любопытство пересиливает страх.
Я наклоняюсь и провожу пальцем по изумрудному стеблю ярко-красной розы, любуясь искусством тех, кто выкладывал эти плитки с цветочным узором. В меня снова словно бьет молния, я прижимаю палец к цветку и держу его там. Возможно, видение, которое явится мне, поможет мне разыскать Кэледона.
Передо мною предстает трапезная, какой она была давным-давно. Плитки пола новенькие, они блестят, на них нет ни царапин, ни сколов. Во главе длинного стола сидит какая-то фигура, а сам стол накрыт белой скатертью и уставлен золотой посудой. Что это за фигура… принадлежит ли она человеку? Я делаю глубокий вдох, и образ становится яснее. Да, это человек, у него серебристые волосы, доходящие ему до пояса, и одет он в длинную, до пола, тунику. На горле его сверкает изумруд. Его огненные фиалковые глаза пристально смотрят на меня.
Я отнимаю руку от пола, и видение пропадает. Джендер по-прежнему моет шваброй дальний угол трапезной, и все вокруг стало таким же грязным и серым, как и было. Мои мысли несутся вскачь. В этой фигуре было что-то до странности знакомое. Действительно ли этот человек смотрел мне прямо в глаза, или это была всего лишь игра моего воображения? Когда в Баэре я видела короля Эзбана, никто из представших перед моим взором явно не ведал, что я смотрю на них.
Надо выяснить этот вопрос. Не знаю, смогу ли я вернуть видение, но надо попытаться.
Я прижимаю обе руки к полу и закрываю глаза, всем сердцем и всей душой желая снова оказаться в Дирсии минувших дней. «Я хочу это увидеть. Я хочу это увидеть…»
И у меня получается. Узорчатый плиточный пол становится новым, сверкающим в лучах солнца, льющихся сквозь такие же новые и чистые оконные стекла. Я благоговейно оглядываю его – надо же, мне внушает благоговение пол. Но он и правда являет собою произведение искусства.
Вокруг царит гробовая тишина, затем слышится звук приближающихся шагов, гулких, отдающихся эхом. Мои волосы раздувает порыв ветра, и я поднимаю взгляд – на меня смотрит волшебник с серебряными волосами и фиалковыми глазами. Омин из Ойлана. Основатель Авантина.
