«Пятьдесят грошей за ночь? – думает Кэл. – Как бы не так, пятьдесят грошей за месяц, и даже это еще слишком много!»
– Ага, угадали, притом с первого раза. Именно столько мы и берем, – говорит хозяин постоялого двора и хватает монету. – Должно быть, вы опытная путешественница.
Она вежливо улыбается.
– К счастью для вас, у меня есть одна свободная комната, которую я приберегаю специально для знатных постояльцев вроде вас. Вы и ваш э-э… брат можете занять седьмой номер. Я вас провожу. – Сдернув со стены ключ, он идет впереди. Тень смотрит на Кэла с самодовольной улыбкой. Он не отказывает ей в том, что она неплохой рассказчик, но также считает, что хозяин ни за что бы не купился на такую дикую небылицу, если бы она так щедро не переплатила ему.
Они следуют за ним по лестнице с истертыми ступенями и по пыльному коридору. Из остальных комнат не доносится ни звука. Надо полагать, они тут единственные постояльцы.
Хозяин останавливается перед дверью.
– Вы же не станете тут блудить, не так ли? – спрашивает он, вставляя ключ в замок.
– Ну, знаете! – восклицает Тень, изобразив негодование.
– Вы бы удивились, если бы узнали, что творят люди, – говорит хозяин. – А может, и не удивились бы. – Он распахивает дверь. – Располагайтесь. – Он отдает ключ Кэлу и закрывает дверь. – Лохань для мытья – в конце коридора, – кричит он.
Из обстановки в комнате только небольшой круглый стол, стул и односпальная кровать. Кэл проводит рукой по столу – тот покрыт толстым слоем пыли. Тень выглядывает в коридор и кричит:
– Извините, господин Гарбанкль, думаю, произошла ошибка.
– Никакой ошибки, – орет он в ответ. – Хотите живите, хотите нет.
Она закрывает дверь.
– Неужели я заплатила ему пятьдесят грошей за ночь в этом свинарнике?
Кэл вздыхает и смотрит в грязное окно. Оно выходит на глухую кирпичную стену.
– Будем надеяться, что мы тут не задержимся. К тому же это была плата не только за комнату, но и за его молчание.
– Точно. – Она садится на кровать и растягивается на ней. – Настоящая кровать. Пусть она и жестковата, но все же это кровать.
– Сейчас не время спать. У нас много дел.
– Да. Нам надо раздобыть платье, достойное лорда и леди Холтон из… как бишь я назвала наше поместье?
– Бакли-Холд.
– Из Бакли-Холд. Тут найдутся перо и чернила? Надо это записать.
– Я запомню. – Он протягивает ей руку.
Она берет ее. Его рука тепла.
Он кланяется ей.
– Итак, сударыня, идем?
– Да, – отвечает она.
* * *
К вечеру леди Лила и лорд Кэллум уже облачены в простое, но намного более подходящее платье, добытое для них лучшим в городе и падким на подкуп портным. Если щедро платить, в Монте можно раздобыть все, что угодно. А у Тени, похоже, бездонный кошель.
Кэл уже сходил к цирюльнику, помылся и нарядился в черный костюм, сшитый, разумеется, по монтрисианской моде, когда из мастерской модистки вышла Тень, одетая в новое платье.
Он не отрывает глаз от сатирического листка, который купил на улице. Писать о политике в Монтрисе запрещено, так что сатирики изображают короля Хансена и его совет иносказательно. Кэл поглощен чтением истории об испорченном жадном мальчишке, который отбирает у людей все, что хочет, когда Тень кашляет, чтобы привлечь его внимание.
Перед ним стоит красавица. Поначалу он ее не узнает и вообще забывает, где находится. Но тут она улыбается и показывает на свою юбку.
– Ну, как я выгляжу? – Услышав ее голос, он приходит в себя.
И смотрит на нее словно в первый раз.
Модистка зачесала ее подстриженные волосы наверх и украсила их на макушке убором в виде блестящих виноградных листьев. На ней зеленовато-голубое платье с прилегающим лифом и высокой талией, на котором золотом и серебром вышит цветочный узор.
– Я держала этот наряд в моей мастерской, чтобы предложить его подходящей клиентке, – говорит модистка и с улыбкой любуется своей работой. Затем бросает неодобрительный взгляд на обкорнанные волосы Тени. – Ваш парик будет готов завтра.
Кэл моргает. По его мнению, ей не нужен парик, она и так выглядит безупречно. Он пытается подобрать подходящие слова, но не может. Наконец он выдавливает из себя:
– Полагаю… леди Лила будет пользоваться немалым успехом.
Тень машет рукой.
– Не мели чепухи.
Следует неловкое молчание, затем модистка говорит:
– Мы принимаем монеты всех королевств.
Каждый из них получает по одному дневному и одному вечернему наряду, за которые Тень платит монетами из своего кошеля. Свою старую одежду они сжигают на задворках постоялого двора. Она слишком изорвана, чтобы хранить ее, хотя Кэлу немного грустно с ней расставаться. Это все, что оставалось у них от дома, к тому же он привык видеть Тень в куртке и штанах.
* * *
Когда они возвращаются на постоялый двор, Гарбанкль все еще стоит за своей стойкой. И рвет объявление о новых налогах.
– Я дам первому министру знать, что в город прибыли высокородные гости, – говорит он, когда Кэл и Тень проходят мимо него. Они улыбаются друг другу.
В своей тесной комнатке Кэл и Тень неловко стоят перед кроватью, которая узковата даже для одного человека. Почему-то здесь, в четырех стенах, от перспективы спать рядом, которая не смущала их в пещере, им становится не по себе.
– Я лягу на полу, – предлагает Кэл.
– Это было бы несправедливо, – отвечает Тень, сплетя руки и шевеля пальцами.
– Мне это нетрудно, – говорит Кэл, хотя ему совсем не хочется спать на холодном твердом полу. – Я не хочу доставлять тебе неудобство, ведь ты только-только оправилась от серьезной раны, – добавляет он. – К тому же мне это не впервой, я привык.
Но она качает головой.
– Мы оба устали проводить ночи на холодной земле, и тебе это надоело не меньше, чем мне. Мы оба будем спать на этой кровати, – говорит она тоном, не терпящим возражений.
Кэл пожимает плечами и показывает на ширму, стоящую в углу.
– Ты можешь переодеться за ней. Если хочешь, я пока выйду.
Тень идет к ширме.
– Модистка дала мне очень просторную и старомодную ночную рубашку, так что не надо.
Пока она снимает свое платье, Кэл разувается и ложится под одеяло. Он пытается смотреть на стену, но невольно то и дело поглядывает на угол, в котором переодевается Тень. Он различает за тканью ширмы ее силуэт и смущенно отводит взгляд. И вспоминает, как она выходила из воды во всей своей красе. Тогда она нисколько не смущалась, и он был восхищен ее смелостью. Правда, его, разумеется, восхищал не только ее смелый дух, но он ведь джентльмен.
