– Ладно. – Он берет меня за руку, кладет другую руку на мою талию. Я стараюсь не думать о том, что он касается меня. – И что теперь?
– Давай начнем с самых простых па. Поставь ноги вот так. Хорошо. В основном ты должен двигаться по квадрату. Вот так. – Я проделываю па вместе с ним. Он схватывает все на лету. – Отлично. Теперь поведешь ты.
Кэл немного расслабляется. После того как он проделывает несколько па, его движения становятся менее скованными и неуклюжими, более естественными и плавными. Я тоже расслабляюсь, забываю о па и начинаю острее чувствовать его руку в моей руке, прикосновение его теплой ладони к моей пояснице.
И резко отстраняюсь. У него делается ошарашенный вид, но он быстро стирает это выражение со своего лица.
– Вот видишь? – говорю я, наверное, чересчур бодро. – У тебя все получается просто отлично, как будто ты всегда умел танцевать. Это немного похоже на фехтование, только приятнее. Ты даже ни разу не наступил мне на ногу. А теперь попробуем выполнить более сложные па. Ты отпускаешь мою руку, я вращаюсь, и ты притягиваешь меня к себе. Понял?
Кэл учится быстро. Когда я делаю разворот, он берет меня за правую руку, и мы снова сближаемся так ловко, как будто делали это уже много раз.
Мы проделываем все движения еще несколько раз, чтобы вращение и остальные па слились в единое целое. Он движется легко и проворно, что неудивительно при его навыках. Он великолепно владеет своим телом и инстинктивно понимает, что надо делать, чтобы наши тела слаженно двигались вместе. Но я стараюсь не думать об этом. Вероятно, тут дело опять в его актерском мастерстве, и эта мысль разрушает очарование.
– Тебе надо просто запомнить па различных танцев. Думаю, это получится у тебя легко. Возможно, ты уже сейчас танцуешь лучше, чем я сама, – говорю я.
Он пожимает плечами, но не отвергает мой комплимент.
– Твой отец никогда не брал тебя с собой ко двору? Не водил на местную ярмарку? – спрашиваю я, закончив учить его различным танцам.
Кэл стаскивает с себя плащ, отбрасывает его в сторону и плюхается на стул.
– По правде говоря, я почти не знал отца. То есть я его, конечно же, помню. Но он часто и подолгу бывал в отъезде из-за своей работы. Так что я не смог узнать его так хорошо, как сын должен знать отца. И он никогда не брал меня ни ко двору, ни на ярмарки. У него было слишком мало времени.
Должно быть, он видит участие, написанное на моем лице, потому что поспешно добавляет:
– Не пойми меня неправильно – я знаю, что он любил меня. Но, думаю, он толком не знал, как быть отцом. Вряд ли он ожидал, что ему придется растить своего ребенка в одиночку. Но он многому меня научил. И он рассказывал мне истории. Истории, которые сам услышал от моей матери.
– Что с ней произошло? Почему она умерла? – До сих пор я боялась спрашивать его об этом.
Он смотрит на свои руки и теребит рукоять своей шпаги.
– Я мало что знаю о ней. Мой отец не хотел о ней говорить: это причиняло ему слишком сильную боль. Она погибла вскоре после моего рождения. Ее звали Медан. Она выросла на ферме, и отец как-то сказал, что у нее была младшая сестра. Она была врачевательницей из Гильдии Очага. Это она научила моего отца, как использовать целебные травы, чтобы лечить людей. Поэтому-то я и знал, как вылечить твою руку.
Она считала, что магия не должна быть достоянием одних только монахов. И учила ей людей – учила по мелочи, она называла это «кухонной магией», ничего такого, что могло бы представлять угрозу. Но все равно мог найтись кто-то, кто донес бы на нее, тогда за ней бы пришли афразианцы, и это поставило бы Гильдию под удар. И мой отец хотел, чтобы она перестала этим заниматься. Ради ее собственной безопасности. И он оказался прав.
Однажды ночью мою мать позвал к себе один из горожан, у которого заболела дочь. Тогда она только что родила, но отец говорил, что это только придало ей еще большую решимость помочь. Она оставила меня с соседкой, а сама пошла в город. И пробыла с больной девушкой всю ночь. Она сделала все, что могла, но некоторых больных просто невозможно исцелить. И несколько дней спустя девушка умерла. Ее родители обвинили в этом мою мать. Они заявляли, что она злая ведьма, что она использовала афразианскую магию во зло, ради своей собственной выгоды, что она украла у их дочери ее жизненную силу. Моего отца тогда не было дома, он уехал по заданию короля, и к нам явилась толпа, они выломали дверь, привязали ее к столбу и сожгли.
Мне хочется утешить его, но я не знаю, что сказать.
– Кэл, мне так жаль. Это… это так…
– Я знаю, – говорит он. – Но я этого не помню. Я тогда был младенцем. Когда пришла толпа, я спал в нашем домике. К счастью, у матушки все-таки осталась одна подруга – соседка, которая тайком унесла меня из нашего дома и заботилась обо мне, пока мой отец не вернулся и не забрал меня.
Когда мой отец погиб, меня взял к себе в подмастерья старый местный кузнец, он и завещал мне кузницу. Это хорошее прикрытие. Я Королевский Ассасин, а в остальное время кузнец.
Я хватаю его за руку.
– Кэл, для меня ты самый настоящий принц, куда более безупречный, чем те принцы, которых мне доводилось встречать. – Эти слова срываются с моего языка прежде, чем я успеваю подумать. Он удивленно смотрит на меня, и его взгляд становится мягче. Может быть, он думает о нашем поцелуе, может быть, о том, чтобы его повторить. Потому что сама я подумываю об этом.
Я чувствую, как в повисшем между нами молчании стучит мое сердце. Но он так ничего и не делает. Я была права, он забыл о нашем поцелуе и больше не думает о нем. Наверное, он целовал многих девушек.
Я отпускаю его руку.
– Завтра все будет хорошо, – говорю я, чтобы сгладить неловкость и двигаться дальше. – Приготовь свои бальные туфли.
Глава 38
Кэледон
Его спутница этого не знает, но Кэл не забыл их поцелуй. Только об этом он и может думать, когда не ломает голову, пытаясь припомнить, где он видел герцога прежде. Он знает, что это важно, но как он ни старается, у него не получается вспомнить. Он почти уверен, что герцог и есть тот, кого они ищут, тот, кто замышляет зло против реновианского престола, но, пока он не будет уверен в этом полностью, предпринимать какие-то действия нельзя.
Что же до поцелуя, то, поскольку Тень, кажется, выкинула его из головы и опять стала весела и ведет себя с ним дружелюбно, он старается не показывать ей свои чувства. Они снова друзья, и это единственное, что имеет значение. Но он не может не вспоминать образы и ощущения – ее нежные сладкие губы, то, как слаженно двигались их тела, когда она учила его танцевать.
Он чуть было не поцеловал ее опять после того, как рассказал ей о своей семье. Хорошо, что она тогда отстранилась. Что бы ни происходило между ними, надо положить этому конец.
Вечером перед началом Малого бала он выходит из своей комнаты и идет вниз, чтобы встретиться с ней в вестибюле, придерживая при этом свой дурацкий плащ, чтобы тот не путался под ногами.
