Впереди виден свет – значит, там есть выход. Сзади, оттуда, где остались мужчины, слышится какой-то шум, как будто там дерутся, как будто на них кто-то напал. Мое дыхание приходит в норму, хотя я по-прежнему ощущаю жжение в груди и в носу. Если бы я не смогла разглядеть этот сук… или, если бы моя нога зацепилась за ветку топляка на дне…
Я выплываю из пещеры, влекомая рекой. Оглядевшись, я вижу, что очутилась по другую сторону аббатства. Рядом холм, который до того, как зайти внутрь, я видела вдалеке, – тот самый, где произошла великая битва. Я ощущаю гнетущую тяжесть смерти, она везде, она исходит от самой этой земли.
Сук, за который я держусь, останавливается, натолкнувшись на прибрежные камни, выступающие из воды под старой-престарой плакучей ивой. Мои руки ослабели, они дрожат. Надо выбраться из реки. Я могла бы укрыться под этой ивой, за ее свешивающимися ветвями, которые полностью закрывают берег. Тут можно спрятаться так, что снаружи никто меня не увидит.
«Сделай только одно – выберись из воды», – прошу я саму себя. Стиснув зубы, я наполовину вылезаю из воды, чтобы попытаться лечь на выступающий из нее камень. Из-за холма доносится лошадиное ржание, затем мужские крики – кажется, там дерутся. Я замираю, чтобы отдышаться, прислушиваясь к звукам потасовки, долетающим с той стороны. Те двое мужчин дерутся с кем-то третьим, вот и хорошо, значит, они не подойдут ко мне. Я закидываю на камень мою правую ногу и наконец с усилием вылезаю из воды. Мои тяжелые ботинки определенно не помогают делу.
Шум потасовки вдруг резко стихает, словно какая-то из сторон одержала верх. Насквозь мокрая, я кое-как выбираюсь на берег и прячусь за занавесом ивовых ветвей. Теперь вокруг царит тишина. Те, кто дрался, удалились – или поубивали друг друга. Как бы то ни было, это не моя забота.
Солнце уже заходит; наверняка мои тетушки уже начали меня искать.
Из-за холма больше не доносится ни единого звука. Мне тут не нравится. В отличие от развалин на этом месте лежит печать смерти. Печать насилия. Это как невидимый туман. Я опираюсь ладонью о толстый ствол ивы, чтобы встать.
И в меня словно ударяет молния.
Внезапно я вижу перед собою воина, одетого в цвета Реновии, он лежит на земле, истекая кровью. А вот другой воин, у него отрублена рука и одна нога сломана и согнута под неестественным углом. Он стонет от боли. «Я хочу домой, – кричит он. – Домой».
Еще один воин лежит в воде, наружу торчат только его ноги. И множество других, они везде. Они мертвы. Это битва при Баэре, она будто проходит перед моими глазами. Я чую запах крови, слышу предсмертные стоны, но на самом деле ничего этого нет. Это всего лишь иллюзия, память этих мест. Она обладает такой силой, что те, у кого есть дар ясновидения, постаравшись, могут видеть то, что происходило здесь восемнадцать лет назад. Впрочем, они могут и не стараться. Тетя Мория говорит, что иногда подобные видения находят тебя, а не наоборот.
Видения являются мне с десяти лет.
Я поднимаю взгляд. И вижу его. Короля Эзбана.
Я узнаю его по реновианским монетам, на которых выбит его точеный профиль. Он высок, широкоплеч, и у него золотистая борода и такого же цвета волосы, выбивающиеся из-под помятого шлема. Он необыкновенен и похож на легендарных кораблестроителей из северных земель. Именно таким он и представлен в историях, которые я слышала, – отважным, полным достоинства, но в них не говорилось, что у него добрые глаза.
Мне хочется броситься к нему, но я не могу пошевелиться. Я знаю, что должно случиться, и хочу закричать, предупредить его. Но когда я пытаюсь крикнуть, у меня не получается издать ни звука.
К нему, занеся меч, бежит враг, одетый в серую мантию монаха-афразианца, с их всегдашней черной маской на лице. Король не отступает. Клинок монаха со звоном ударяется о его клинок. Они бьются, монах пытается оттеснить короля, король теснит монаха. Афразианец пытается ударить Эзбана ногой в живот, но тот уворачивается, и сапог монаха всего лишь слегка задевает его бедро. Он взмахивает мечом, чтобы зарубить афразианца, но тому тоже удается увернуться. Король красен, его грудь вздымается, зубы оскалены. Он снова делает выпад.
Они продолжают биться, и, похоже, их силы равны. Остальные воины не замечают этого поединка, проходящего на холме. Я пытаюсь крикнуть: «Помогите ему!» Но не могу, потому что каким бы реальным все это ни казалось, это только видение. Я наблюдаю за тем, что происходило в прошлом.
Я снова поднимаю глаза.
Монах лежит на земле. Король подходит к нему, заносит над ним свой меч, и на мгновение я начинаю надеяться, что на сей раз король Эзбан победит. Что прошлое может измениться. Но монах вдруг откатывается и бьет его по ноге. Король падает, пытается подняться.
И тут монах всаживает меч в его грудь и пронзает ее насквозь.
Я отдергиваю ладонь от ствола ивы. И меня начинает тошнить. Я весь день не ела, так что из меня выходит только желчь. По лицу моему текут слезы. Вот что имели в виду мои тетушки, когда говорили мне: «Будь осторожна в своих желаниях». Потому что получить ты можешь совсем не то, к чему стремилась. Желая стать подмастерьем в Гильдии Очага, я искала опасностей и приключений и, увы, похоже, нашла на свою голову.
Я встаю, чтобы уйти. Судя по положению солнца, у меня еще есть немного времени до того, как совсем стемнеет. Если двигаться быстро, моя одежда просохнет прямо на мне. Хорошо, что по ночам сейчас еще тепло. По крайней мере, насмерть я не замерзну.
И тут что-то врезается в меня спереди. Я падаю навзничь, чувствуя, что этот удар вышиб из моих легких весь воздух. На мгновение у меня мелькает мысль, что это опять тот ягуар – но нет, надо мною стоит не зверь, а человек.
Серые одежды. Жуткая черная маска ордена афразианцев, закрывающая лицо. Такая же, как те, которые несколько веков снились детишкам в ночных кошмарах. Монах заносит надо мною свой меч.
Это не видение.
Это происходит на самом деле.
Стало быть, вот кто следил за мной. Я чую тот же запах – запах разложения и смерти. Значит, я была права, меня и впрямь преследовал хищник, намеревающийся меня убить. Я так потрясена, что не могу сдвинуться с места.
Я закрываю глаза и, закрыв лицо руками, жду, когда монах заколет меня.
Но, откуда ни возьмись, кто-то приходит мне на помощь и, оттолкнув злодея, всаживает меч ему в живот.
Я открываю глаза. Над афразианцем, напавшим на меня, стоит мужчина в капюшоне. Своим мечом он пригвоздил монаха к земле.
Когда он наклоняется, чтобы обыскать карманы мертвеца, я на миг вижу его лицо.
Я смогла бы узнать это лицо везде. Это Кэледон Холт. Неопрятная бородка, оливковая кожа, непослушные темно-русые волосы, падающие на глаза. Ему девятнадцать лет, он лишь немного старше меня, но он уже Королевский Ассасин. Любимец Гильдии Очага. Никто другой из жителей Реновии в точности не знает, как именно он выглядит и какими делами занимается, но мои матушка и тетушки состоят в Гильдии, так что им это известно, а то, что знают они, знаю и я.
