Кэл стоит в чем-то вроде загона с перегородками, окруженного деревянными перилами. Значит, он в суде. Единственный выход находится сзади, и там полно стражи. Сзади слышится топот, двери опять отворяются, и стражники заводят в загон для подсудимых Тень. Она не говорит ему ни слова, не смотрит на него. Он знает, что им запрещено разговаривать друг с другом, но хочет, чтобы она хотя бы взглянула на него, хочет увидеть в ее глазах хоть какое-то утешение. Однако она не поворачивает головы и продолжает смотреть прямо перед собой.
Сидящая среди остальных герцогиня Гирт встает и начинает вопить:
– Безродные убийцы! Ассасины!
К ней подходит какая-то женщина и успокаивает ее. Герцогиня позволяет ей отвести себя обратно на свое место, но она сделала все, чтобы весь зал услышал ее жалобные вопли.
«Это притворство», – думает Кэл. Король Хансен смотрит на нее; похоже, это ее представление раздражает даже его.
– Прошу вас, – говорит Тень, обращаясь к залу, – позвольте нам объяснить…
– Молчать! – рявкает король и ощеривает зубы. – Вы двое проникли в мое королевство, обманным путем стали вхожи в наш круг и убили знатного вельможу, состоявшего при моем дворе. Как это объяснить?
«Если тебя поймают, я не смогу прийти к тебе на помощь», – предупредила его королева. Он раскрыл заговорщика-афразианца и убил его. Но из-за того, что он исполнил свой долг, ему придется умереть, к тому же он подвел и своего отца, и Тень. Она тоже умрет, умрет из-за него.
Кэлу невыносимо смотреть на нее.
Когда их выводят из зала, к ним, ломая руки, подходит первый министр. – Зачем? Зачем вы это сделали? – стенает он. – Теперь я тоже под подозрением!
Кэл не отвечает.
– Когда нас будут судить по-настоящему?
– О, неужели вы не поняли? Это и был суд. Вы живете или умираете по велению короля. А он недоволен, очень недоволен.
Кэл смотрит вслед Тени. Он пытался спасти ее, пытался спасти Джендера, пытался спасти Реновию. Он надеется, что теперь принцессе и королеве уже ничего не грозит, что все было не зря. Но ему невыносима мысль о том, что из-за него ее повесят.
Кэл бросается на стражников, но их слишком много. Они валят его на пол и начинают пинать его, пока он не выплевывает кровь – и, кажется, зуб? – и почти не лишается чувств.
Когда его волокут обратно в камеру, он почти не осознает, что творится вокруг. Король объявил, что их казнят завтра утром как врагов короны. Отсрочки не будет, и отсюда не сбежишь.
Он ничего не может сделать для спасения ни своей жизни, ни – что намного хуже – жизни Тени.
Глава 47
Кэледон
Рассвет. Кэл медленно просыпается. Во рту у него пересохло, голова и шея болят. Он смотрит на синяки на своих руках и ногах – они уже начали желтеть. Стало быть, они не могли появиться вчера, он получил их раньше. Он дезориентирован, не знает, сколько дней он проспал. Должно быть, у него сотрясение мозга.
В камере очень мало света: ее окно представляет собой всего-навсего узкую, глубоко утопленную щель в верхней части стены. А в двери нет оконца, в отличие от Дирсии. Похоже, здесь никого не держат долго. На полу стоит кувшин с водой, от которой попахивает тухлым яйцом, так что Кэл решает ее не пить. Не хватало еще и захворать в дополнение ко всему остальному.
Снаружи доносится громкий стук, но, оглядев тесную камеру, он не видит ничего такого, на что можно было бы встать, чтобы посмотреть в окно. Кажется, это стучат молотками по гвоздям, забиваемым в доски, – значит, во дворе что-то возводят. Виселица, это не может быть ничем другим.
Теперь он знает: в последний раз он увидит Тень перед тем, как палач наденет им на головы мешки и их вздернут. И то, если ему повезет – если можно так сказать. Их могут повесить по отдельности, и тогда он вообще уже никогда ее не увидит.
Должно быть, герцог всегда знал, кто они такие, и просто выжидал подходящий момент. Он узнал их в самом начале. Они угодили в ловушку, и теперь она захлопнулась.
Кэл убил его уже три раза – как поддельного принца Аласта, как монаха-афразианца в лесу после побега из Дирсии и как герцога, но пока его тело не будет сожжено, перевертыш, меняющий обличья, будет возвращаться опять и опять. Кэл нанес удар по планам бунтовщиков поднять восстание, но они наверняка не откажутся от них. У афразианцев находятся Деянские свитки, и они добывают обсидиан в Баэре. Скоро их войско будет не остановить.
Никакой надежды нет. Как королева и предупреждала, она не придет ему на помощь. Реновия не станет вмешиваться в их дело. Предполагается, что он действовал тайно и по собственному почину. Если бы королева признала, что она отправила в Монтрис своего ассасина, это бы вызвало войну.
* * *
Кэл лежит на полу, поджав ноги. Он испытывает такую боль – и из-за того, что он избит, и из-за неудачи, – что ему трудно дышать. Если бы только он мог сказать Тени, как ему жаль. Он представляет себе, что бы он ей сказал: «Тень, это моя вина. Прости меня. Я подвел тебя». Или: «Тень, прости меня за то, что я натворил, и за то, что не открыл тебе свое сердце, когда у меня еще была такая возможность».
Сколько же всего осталось несделанным. А ведь прежде он никогда не оставлял ничего незаконченным. Почему он с этим смирился? Ведь он Кэледон Холт, сын Кордина Холта, Королевский Ассасин. Он не затем забрался так далеко, чтобы потерпеть неудачу.
Он вскакивает на ноги и подходит к окну. Встать тут не на что, но он пытается дотянуться до окна и уцепиться за один из камней. Но тот слишком узок, и у него ничего не выходит. Он делает еще одну попытку, но только царапает пальцы правой руки об острый край. Соседний камень кажется ему более удобным, он пытается еще раз, и ему удается уцепиться за край. Он подтягивается, пытается нащупать на стене какую-нибудь опору для ног, но ничего не находит и через считаные секунды летит вниз и приземляется на ноги.
«Это напрасный труд».
И тут дверь камеры открывается, Кэл поворачивается, сжав кулаки, готовый сокрушить любого, чтобы бежать – или хотя бы попытаться. Он не взойдет на эшафот, не поборовшись за свободу.
Но в дверях стоит не стражник и даже не священнослужитель, присланный к нему, чтобы дать ему утешение в его последние минуты. Это не кто иной, как первый министр, облаченный в свои нелепые меха и с кольцом на каждом толстом пальце. «Зачем он явился сюда? – гадает Кэл. – Может, он хочет мне в чем-то признаться?»
Первый министр отвешивает ему поклон.
– Примите мои глубочайшие извинения за то, что случилось вчера. Прошу вас принять их и простить нам это досадное недоразумение.
«Что? Какое недоразумение?» Кэл утрачивает дар речи, не может подобрать слов.
Первый министр выпрямляется.
– Прошу вас, следуйте за мной. – Он идет прочь, но Кэл не сдвигается с места. Первый министр оборачивается и ждет.
