– Вернуть им их силу!
Примостив Душу Демона на еще один камень, маг высоко поднял первый над головой.
– Что это ты, скажи на милость?.. – только и успел проговорить Фалстад.
Ронин изо всех сил обрушил камень на золотой диск.
Камень в его руках развалился надвое.
Душа Демона блестела, как ни в чем не бывало, даже не потускнев от такого поругания.
– Проклятье! Я сразу должен был догадаться! – прорычал Ронин, подняв взгляд на дворфа. – Ты можешь вот этот штукой нанести точный удар?
Это Фалстада здорово оскорбило.
– Может, орочья работа нашей и уступает, однако топор в дело вполне годится, а значит, ударить я им могу не хуже, чем всяким другим!
– Тогда руби диск! Живее!
Следопытка встревоженно коснулась его плеча.
– Ронин, ты действительно считаешь, будто из этого что-нибудь выйдет?
– Я знаю чары, способные вернуть силу прежним хозяевам – вариант тех, какими пользовались коллеги по ордену, пытаясь извлекать мощь из других реликвий, но реликвию для этого нужно разбить на куски – то есть, уничтожить связующие магию узы! Да, я могу вернуть драконам утраченное, но только если сумею расколоть, вскрыть Душу Демона!
– Так вот оно что, – откликнулся Фалстад, взвесив в руках топор. – Ну-ка, волшебник, посторонись! Тебе как его – на две равные половинки, или же в мелкие дребезги?
– Все равно – руби, как получится!
– Ладно, дело нехитрое…
Подняв топор повыше, дворф набрал полную грудь воздуха – и нанес удар с такой силой, что в этот миг Ронин смог разглядеть все до единого мускулы его рук.
Топор угодил точно в цель…
…и в воздух фонтаном взвились осколки металла.
– Клянусь Заоблачным пиком! Топор! Топор никуда больше не годится!
Огромная щербина в лезвии топора свидетельствовала: прочностью Душа Демона наделена исключительной. С отвращением отшвырнув сломанное оружие, Фалстад принялся ругать криворуких орочьих кузнецов на все лады.
Однако Ронин понимал: дело тут не в топоре.
– Все куда хуже, чем я себе представлял!
– Должно быть, он магией защищен, – пробормотала Вериса. – Не может ли магия его и разрушить?
– Разве что очень мощная. Одной моей магии будет мало, но, будь у меня еще один талисман…
Ронину вспомнился медальон, данный Верисе Красом – точнее, Кориалстразом, но с ним, перед тем, как волшебник с красным драконом отправились в битву, пришлось расстаться. Вдобавок, Ронин не на шутку сомневался в его возможностях. Вот если б иметь при себе что-либо от самого Смертокрыла… но тот медальон сгинул в недрах горы.
Да, сгинул, но ведь камень все еще у него! Тот самый камень, сотворенный черным драконом из собственной же чешуйки!
– Вот это должно помочь! – вскричал он, сунув руку в кошель.
– Что там у тебя? – спросил Фалстад.
– А вот что! – отвечал Ронин, вынув крохотный камешек, ни в коей мере не впечатливший двоих его спутников. – Смертокрыл сотворил его из частицы себя самого, и Душу Демона создал посредством собственной магии! Быть может, этому камешку окажется под силу то, что не под силу ничему другому!
Под взглядами спутников Ронин поднес камешек к диску, поразмыслил, как лучше им распорядиться, и, наконец, решил не отклоняться от канонов своего ремесла – первым делом испробовать способ самый простой.
Казалось, черный самоцвет слегка замерцал в его пальцах. Ронин развернул камень самой острой из граней вперед. Да, он вполне понимал, что его замысел может обернуться ничем, но других мыслей у него не нашлось.
С величайшей осторожностью провел он камешком по поверхности нечестивого талисмана, будто разрезая его пополам.
Чешуйка Смертокрыла рассекла несокрушимый золотой диск Души Демона, как нож масло.
– Берегись!
Едва Вериса успела оттащить его прочь, из разреза рванулся наружу поток чистого света.
Почувствовав невероятной силы магическую энергию, вырвавшуюся из поврежденного талисмана на волю, Ронин понял: мешкать нельзя, не то для истинных хозяев она будет потеряна навсегда.
Сосредоточившись что было сил, не желая рисковать неудачей в столь важную, решительную минуту, усталый маг забормотал измененную нужным, по его рассуждению, образом формулу. Получится… должно получиться.
Фантастическая, ослепительно сияющая радуга поднималась все выше и выше, в самое небо. Ронин повторил заклинание, с особым тщанием подчеркнув, какой ему требуется результат…
Ток света, достигший не одной сотни футов в длину, изогнулся, вильнул, устремился к бьющимся драконам.
– Получилось? – едва слышно выдохнула следопытка.
– Думаю, да… надеюсь, да, – отвечал Ронин, не сводя глаз с крохотных силуэтов Смертокрыла, Алекстразы и прочих Аспектов.
– Неужели тебе все еще мало? Неужели ты так и будешь биться против того, кого тебе не одолеть?
Смертокрыл взирал на врагов с безграничным презрением. Все, что еще оставалось от уважения к ним, давным-давно кануло в прошлое. Эти глупцы продолжали биться лбами о стену даже после того, как убедились, что им и всем вместе не справиться с ним.
– Ты причинил миру слишком много горя, слишком много несчастий, Смертокрыл, – парировала Алекстраза. – Не только нам, но и всем смертным созданиям!
– А какое мне до них – и, кстати сказать, даже до вас – дело? Нет, этого мне ни за что не понять.
Алекстраза покачала головой, и Смертокрыл почувствовал в этом жесте… что, жалость? К нему?
– Да… тебе этого ни за что не понять…
– Ладно! Довольно я возился и с тобой, и со всеми вами! Мне следовало уничтожить тебя еще четыре года назад!
– Но ты не смог! Создание Души Демона надолго ослабило даже тебя…
– Но сейчас-то я вновь полон сил! – фыркнул черный дракон. – Мои планы насчет этого мира полным ходом идут к завершению… а, прикончив вас всех, я заберу твои – твои, Алекстраза – яйца, и положу начало собственному, во всех отношениях безупречному миру!
Вместо ответа алая драконица вновь нанесла удар. Зная, что ее заклинания навредят ему не более, чем прежде, Смертокрыл громко захохотал. Благодаря его собственной мощи и зачарованной броне, вживленной в шкуру, причинить ему вред не могло ничто во всем…
– Пр-роклятье!
Магия разъяренной Алекстразы ударила в него с такой силой, какой он не мог себе даже вообразить. Адамантовая броня почти не ослабила ужасающего удара. Разумеется, Смертокрыл тут же прикрылся мощнейшим щитом, но поздно: колдовство свое дело сделало. Все тело пронзила такая боль, какой он не знал многие сотни лет.
