Телефон жужжит, поверх других пузырей с текстом появляется новый — от Пола. «Вышел, наконец. Узлы в машине. Буду дома в 5».
Натали подавляет в себе желание поднять на смех «узлы». Шутка и без того неуклюжа. Вместо этого пишет: «Ух ты! Поторопись. Спеши, но с оглядкой. Пжалста».
Она голосом отдает команду динамику уменьшить звук до минимума. Ей не хочется пропустить шум мотора прибывающей машины. Пустой дом производит типичные для пустого дома шорохи на частотах, созвучных игре воображения и кошмарным сценам. Сама Натали старается вести себя тихо, как мышь. Проверяет на телефоне новости в сетях и «Твиттере» — ничего хорошего. Возвращается в «Voyager» и добавляет небольшую импровизацию к любимой отцовской фразе «кто над чайником стоит, у того он не кипит».
Наконец сонную улицу оглашает знакомое покашливание мужниного автомобиля, машина, натужно пыхтя, объезжает вокруг забора. Зеленый «Форестер» с механической коробкой передач накрутил уже двадцать лет и 200 000 миль. Еще одна забавно-докучливая черта мужа, настаивающего на том, чтобы водить исключительно подержанные машины с механической коробкой передач, как если бы этим измерялось его собственное достоинство. Еще больше бесит, что он ни разу не умелец и не способен чинить машины сам, поэтому его тарантас частенько пропадает в автомастерской, из-за чего Натали приходится тратить лишнее время, подвозя Пола на вокзал и с вокзала.
Пока зеленое авто хрустко спускается по гравиевой дорожке, Натали с трудом принимает вертикальное положение. Она отсоединяет телефон от зарядки и прячет его в на удивление глубокий карман серой, расстегнутой на пупе толстовки с капюшоном. В другом кармане лежат ключи от ее собственной машины, которые она не выкладывала со времени закрытия колледжа.
Натали проходит в гостиную, ее шаги синхронны шагам Пола на гравии. Она сдерживает порыв окликнуть мужа. Зря он топает так громко, надо ходить осторожнее, на цыпочках. Пол выходит из-за машины с полными руками котомок (черт, действительно настоящие узлы). Дверь багажника хетчбэка открыта, лампа на потолке салона, напоминающая «эй, ты забыл закрыть дверь», источает ядовитый желтый свет. Натали еще раз взвешивает, не окликнуть ли мужа и не сказать ли ему, чтобы закрыл багажник.
Пол с потешной неуклюжестью пытается поднять щеколду на низенькой, до середины бедер калитке, не выронив мешки с продуктами. Да только он не пытается насмешить.
Натали выходит на забранную сеткой веранду и шепчет в окно: «Тебе помочь?» В ней борются два желания — смеяться как сумасшедшая и безутешно рыдать. Она открывает сетчатую дверь, гордясь тем, что отважилась высунуть нос в карантинное утро. На секунду воображение рисует невероятно счастливую, мирную жизнь в компании с их прекрасным озорным ребенком (он обязательно должен быть озорным), которая наступит через несколько лет, и приукрашенные рассказы о том, как они пережили эту ночь и все остальные ночи.
Натали возвращается в свой нынешний мир настороженности и подозрительной тишины. Беззащитная и уязвимая, она шокирована переполохом в микромире — своем и Пола, как и размахом кошмара в большом мире за порогом их дома.
Пол, бормоча, проталкивается через наполовину открытую, скрипучую калитку, она застревает в гравии (как всегда). Шаркает по бетонной дорожке. Натали не покидает веранду, держит дверь приоткрытой, пока муж не протискивается в нее плечом. Оба не знают, о чем говорить. Боятся сказать что-нибудь такое, что напугает их еще больше.
Пол вразвалку проходит на кухню, сбрасывает мешки на стол. Возвратившись в гостиную, преувеличенно тяжело дышит.
Натали, улыбаясь в темноте, заступает ему дорогу.
— Молодец, мой крепыш!
— Ни черта не видно. Давай откроем окна или зажжем свет?
— По радио говорили, яркий свет может привлечь внимание зараженных животных или людей.
— Да, но они имели в виду ночь.
— Я не хочу рисковать.
— Понял. Включи хотя бы на время, чтобы разложить продукты по местам.
Натали достает мобильник, включает приложение «фонарик» и светит мужу в лицо.
— Пусть глаза привыкнут.
Ей хотелось пошутить. Шутка не получилась.
— Спасибо. Уже лучше.
Муж протирает глаза, Натали наклоняется к нему для объятий и поцелуя в щеку. Она на два спорных сантиметра короче мужниных метра семидесяти пяти (он ошибочно утверждает, что семидесяти семи). До беременности их вес разнился всего на пару килограммов, весом они друг перед другом не хвастали.
Вместо того чтобы обнять жену, Пол прижимается колючей щекой к ее щеке.
— Все нормально? — спрашивает она.
— Не совсем. С ума сойти. Парковка переполнена, машины стоят на разделительной полосе и вплотную к закрывшимся магазинам и ресторанам. Большинство людей стараются помогать друг другу, но не все. Никто ничего не знает: что делать, что происходит? На выходе из супермаркета я услышал на другом конце стоянки крики, кажется, кто-то кого-то застрелил — места происшествия мне было не видно, но сами выстрелы я слышал, — тут же набежали солдаты, окружили кого-то лежащего на земле. Все начали орать, хвататься руками, толкаться, опять кто-то стрелял. Ничего в жизни не видел страшнее. Полный… короче, скверное дело. Похоже, у нас серьезные неприятности.
Лицо Натали розовеет, дрожащий, сдавленный голос мужа ужасен, как и вещи, о которых он рассказывает. Бледная кожа будущей матери легко краснеет, словно в ней установлен счетчик Гейгера, измеряющий накал эмоций или (к вящему удовольствию и развлечению друзей) количество выпитого алкоголя. Отказ от выпивки на время беременности оказался не таким сложным делом, как она опасалась, однако сейчас Натали не против пропустить бокал — а то и бутылку — белого вина.
Последующие слова мужа возобновляют беседу, которую они вели десять дней назад: «Надо было ехать к твоим родителям, как только началось. Давай поедем прямо сейчас».
В тот вечер Пол ворвался в спальню без стука. Натали, стоя перед зеркалом, растирала лосьоном участки сухой кожи на руках, непонятно почему она невольно ощутила, будто ее застали за непотребным занятием. Муж заявил: «Нам надо уехать отсюда. Нам надо срочно уехать. К твоим родителям» — тоном ребенка, очнувшегося от кошмарного сна.
В тот вечер она ответила: «Пол». Назвав имя мужа, Натали запнулась, заметив, что тот нервничает, подождала, пока он успокоится. Когда лицо мужа приняло сконфуженный вид, она продолжила: «Мы не поедем во Флориду. Здесь мой лечащий врач. Я с ней сегодня разговаривала, она уверяет, что все нормализуется. Мы дождемся ребенка на месте».
Сейчас же она попросту говорит:
— Пол, мы не сможем уехать.
— Почему?
— У нас введен федеральный карантин. Нас не выпустят.
— Надо попытаться.
— Как ты себе это представляешь? Доедешь по 95-му шоссе до Род-Айленда и все дела?
Натали не спорит с мужем. Вовсе нет. Она согласна, что угроза действительно велика и оставаться на месте нельзя. Ей совсем не по душе сидеть дома либо перебираться в убежище или переполненную (почему они говорили «захваченную»?) больницу. Натали поддерживает спор исключительно в надежде, что один из них случайно наткнется на выход.
