Рамола просит Натали дышать глубже, не поднимать руки и сама подносит горлышко бутылки к ее губам.
— Гребаный запах! Разве ты не чувствуешь? — Дрожь не проходит.
Натали, все еще зажмурившись, зажимает нос, как испуганный ребенок, готовящийся прыгнуть с головой в глубокий бассейн под выкрики безжалостных взрослых «ты уже не маленькая!».
Луис предлагает попить из другой бутылки, однако не договаривает фразу, слова распадаются на бессмысленные звуки.
Рамола, прочитав очередную запись на воображаемой белой доске, спокойно просит Натали отклонить голову назад и открыть рот.
Трепещущие губы раздвигаются. Рамола наклоняет бутылку. Вода льется в рот Натали. Рамола тут же убирает сосуд. Натали резко открывает глаза, надувает щеки. Она делает глоток, лицо морщится, корежится, искажается в гримасе нескрываемого отвращения, как будто ее накормили страшной гнилью. Натали отворачивается, хватает ртом воздух, кашляет все тем же сухим, трескучим, как ломающиеся ветки, кашлем. Обернувшись и увидев бутылку с водой, она едва сдерживает рвотный порыв.
Когда к ней наконец возвращается способность говорить, Натали приказывает:
— Убери эту дрянь! Почему ты меня заставляешь? — и наклоняется вперед настолько, насколько позволяет круглый живот, ладони прижаты к бедрам, волосы свешиваются на лицо.
Рамола подскакивает к Луису и сует ему бутылку, вода от резкого толчка выплескивается наружу. Вернувшись к Натали, она растирает ей шею и область между лопатками своей — тоже дрожащей — рукой. Мысленный врачебный кабинет пришлось покинуть без намека на подходящее решение. Ясно одно: диагноз подтвердился. Бесспорное появление самого загадочного симптома бешенства, гидрофобии, означает, что вирус уже проник в мозг. Либо вакцина оказалась бессильна против нового, более вирулентного штамма, либо, что вероятнее всего, ее не успели ввести вовремя. Натали заразилась. Сомнений больше нет, как нет и лекарства. Вирус вызывает смертельный исход в ста процентах случаев.
Натали решает больше не давить на подругу:
— Прости… прости…
Та внезапно выпрямляется, вытирает слезы и смахивает волосы с лица. Сделав глубокий вздох, Натали говорит:
— Перестань просить прощения. Ты не виновата.
Луис сидит на велосипеде и нюхает содержимое бутылки. Заметив, что Натали смотрит на него, он выливает воду и швыряет пустую бутылку на обочину. Она не долетает, со стуком отскакивает от дорожного покрытия, издавая гулкие барабанные звуки.
— Я не рассказала тебе о первом зомби, с которым столкнулась, — говорит Натали. — Сколько прошло времени? Меньше трех часов? Он проник в мой дом, убил моего мужа и укусил меня за руку. Мне ввели вакцину, да только, видно, было уже поздно. — Натали спокойна, собранна, как если бы высказанная вслух правда, какой бы ужасной и бесповоротной она ни была, принесла ей облегчение. — Можно попросить у тебя пару влажных салфеток?
Луис роется в рюкзаке, достает одну за другой несколько полосок материи — вылитый фокусник с бесконечным платком.
— Сколько еще осталось до того, как?.. — спрашивает он.
Натали протирает руки.
— До того, как что? — Ждет, когда Луис закончит фразу. Мальчишка молчит. — Не знаю. А кто-нибудь еще знает? — продолжает она и без паузы сама отвечает на свой же вопрос: — Еще час? Может быть, два? Сначала бред и галлюцинации, правильно? Но откуда мне знать, что галлюцинация, а что нет, если это у меня в голове?
— А как же ребенок? — спрашивает Луис.
— Вирус идет по нервам прямо в мозг, он не передается с током крови. Никто точно не знает, но ребенок не должен заразиться. Так ведь, Мола?
— Да, правильно.
— Значит, нам реально надо доставить вас в клинику, — бормочет Луис. — Куда, на хрен, пропал Джош? Надо было мне ехать… — Парень достает сотовый, пытается сделать звонок.
Завидное, хотя и жутковатое спокойствие Натали улетучивается:
— Если ребенок родится и будет нормальным, кто о нем позаботится? Кто станет мамой моей дочери? — Она кашляет и отчаянно озирается, словно новая мама вот-вот должна выйти из лесу.
— Ее мамой всегда будешь ты, — говорит Рамола.
Стоило словам сорваться с губ, как ей стало жутко неудобно. Да только что еще сказать в такой ситуации?
— Мои родители слишком старые. Даже если б и не старые… Нет. Нет и точка. Ни за что. Ты сама все знаешь. Мне не требуется тебе объяснять. Я также не хочу, чтобы ее забрал отец Пола или его родня. Они все в полном раздрае. Совсем чужим людям я ее тоже не хочу отдавать. — Натали закрывает лицо руками, делает судорожный выдох и выпаливает: — Сможешь, Мола? — Отняв руки от лица, Натали открывает красные, как у бога войны Марса, глаза и отчаянно семафорит ресницами. — Заберешь мою дочь к себе?
Рамола запинается, вопрос-вирус блокирует способность соображать:
— Ну-у, я… У меня нет… Я не знаю, как…
Натали хватает подругу за руку. Кожа влажная, горит огнем.
— Я понимаю, что не имею права просить тебя. Тем более сейчас. Все, что случилось, ни хрена не справедливо. Так ведь? К тому же дело до этого вряд ли дойдет, потому что все мы на хер сдохнем и все перестанет иметь значение. Но сейчас это пока еще важно. Не так ли? Кое-что еще имеет значение. Да? Извини за вопрос, Мола, но ты сделаешь это для меня? Вопрос ни хрена не простой, я знаю. Самый сложный вопрос. Ты должна это сделать. Ради меня. Пожалуйста, Мола. Если ты скажешь «да», я дотяну. Обещаю, что продержусь. До самого конца.
Рамола колеблется, она не может сказать «нет, но я позабочусь, чтобы ребенка отдали в хорошие руки», даже если очень хочется, а потому говорит «да». В этот момент она сказала бы «да», попроси ее Натали перерезать себе горло, однако стоило слову сорваться с губ, как она жалеет об этом. Рамола в жизни не произносила ничего тяжелее и печальнее этого «да». Она повторяет ответ, стараясь придать ему твердости, у нее плохо получается.
Натали произносит:
— Спасибо, ты — лучшая. — Она отпускает руку Рамолы и достает из кармана толстовки телефон. Кончики пальцев, как колибри, нерешительно зависают над экраном, прежде чем один из них клюет кнопку. Она почти кричит: Это говорит Натали Ларсен, проживающая в доме № 60 на Пайнвуд-роуд в Стоутоне, штат Массачусетс. Я пребываю в здравом уме, и это есть… э-э… мое завещание или что там еще требуется, чтобы придать делу официальный статус. Я желаю… нет, я хочу, я требую, чтобы мой еще не родившийся ребенок был передан под полную опеку доктору Рамоле Шерман, проживающей на Непонсет-стрит в Кантоне. — Натали замолкает и пытливо смотрит на Луиса и Рамолу. — Здесь со мной… э-э… двое свидетелей моего правового заявления. Они сейчас назовут свои имена.
Натали сует телефон в направлении парня. Он наклоняется и нервно, как человек, дающий показания в суде, произносит:
— Меня зовут Луис Фернандес.
