Прошлый непоправимый грех состоит в необъяснимом (даже сейчас, особенно сейчас) соучастии в жестоком избиении старика, закончившимся его смертью, в наступившем после этого спокойствии, в жуткой цене этого спокойствия — пропаже и смерти их лучшего друга.
Мы не будем мешать Луису, лишь задержимся на нем еще чуть-чуть. Его прошлое, в особенности его раскаяние и самоосуждение, — его личное дело. Мы достаточно знаем, но этого все равно никогда не хватит, чтобы предсказать, как он поступит в следующую минуту.
Луис засовывает пальцы под голову Джоша и отвязывает платок. Промокшая ткань легко сползает с обмякшего рта. Луис бросает платок на землю. Он не вытирает подсохшую пену на губах друга. Джош кашляет — вялая реакция некогда здорового организма. Луис закатывает правый рукав. В темноте он не видит своей гладкой, безупречной кожи. Невозможно поверить, что такая же тьма наступает каждый вечер. Надавливая большим пальцем на подбородок, Луис опускает нижнюю челюсть Джоша и открывает ему рот. Убирает палец. По лицу и туловищу Джоша пробегает дрожь, но он не приходит в себя, рот не закрывается. Луис сует мягкое предплечье в челюсти, у Джоша во рту жарко, как в сауне. Левой рукой Луис надавливает на подбородок друга снизу, закрывая рот, вдавливая его зубы в свою кожу. Луису больно, но он не может определить, прокушена ли кожа насквозь. Он жмет сильнее, Джош дергается, возможно, потому, что перекрыт главный дыхательный канал. В моторе еще теплится искра жизни. Челюсти резко сжимаются. Боль пронизывает Луиса электрическим током, перед глазами плывут круги. Он одергивает руку. Увидев на коже черные дырки, Луис растирает область пальцами, перемешивая слюну и кровь. Потом опускается на землю, прислоняется спиной к валуну, а плечом — к плечу друга. Поначалу он планировал носиться по лесу, как монстр, в которого он превратится, но в итоге решил не бросать Джоша даже мертвым.
Одежда Луиса пропотела, он ежится от наступающего холода. Зубы выбивают дробь. Он прижимает колени к груди, пытаясь согреться. Рана на предплечье пульсирует с каждым ударом сердца. Интервалы между слабыми вдохами-выдохами Джоша становятся все длиннее, пока наконец не наступает последний, у которого нет конца. Луис остается один, прислушивается к шорохам ночного леса, на которые прежде не обращал внимания, это прекрасная, скорбная тайна, что останется с ним лишь на короткое время. Луис закрывает глаза и прижимается к другу, ждет, когда в голове разгорится пламя.
III. Будь розовым кустом, а я на нем цветочком-розанчиком
[28]Мола
Полицейские машины медленно отползают в стороны, их водители еще не знают, куда и зачем едут, пока что их задача освободить дорогу стоящим на больничной стоянке автобусам.
Шатенка средних лет, врач клиники, в белом лаборантском халате, надетом поверх джинсов и синей рубашки с воротником, прижимает к груди доску-планшет. Она без вступления объявляет:
— Мы задержали отправление ради вас, но больше они ждать не будут, — одной брошенной фразой официально переложив вину за опоздание на Рамолу. Обвинение несправедливо и дает лишнюю пищу корням целого леса стыда, огорчения и злости, взращенного неспособностью спасти Натали.
— Спасибо. Извините, мы попали в автокатастрофу, — дергает головой Рамола, но не потому, что сказала что-то не то.
Раздраженный тик возникал у нее и раньше, когда она училась в мединституте и жутко уставала. Рамолу и Натали все еще не впускают в черно-пурпурный автобус. Они стоят на мостовой перед женщиной, закрывшей своим телом вход.
— Ранения есть? — спрашивает женщина.
Полицейский выкрикивает:
— Поехали! Пора! — усиливая знаки препинания хлопками дверей.
— Нет, мы обе в порядке, — отвечает Рамола.
— Кто-либо из вас находился в контакте с вирусом? Мы не можем рисковать…
Рамола ставит ногу на подножку и отрезает:
— Нет, не находились. Вы нас пропустите или нет? Полиция объявила, что пора ехать.
Рамола поднимается на вторую ступеньку в уверенности, что женщина ее раскусила. Как она может не замечать? Голос Рамолы предательски скрипит, она пытается спрятать ложь под неуклюжей улыбкой и магнетизирующим взглядом. Возможно, вранье — ошибочный выбор. Кто знает, если рассказать правду, им еще, быть может, позволят сесть в этот или другой (серый, с уже закрытыми дверями) автобус либо полицейские увезут их в другую больницу, еще принимающую пациентов. Паутина памяти о том, что происходило в Норвуде и как долго они пробивались через толпу, прежде чем им оказали медицинскую помощь, все еще держит ум Рамолы в плену, поэтому она решает во что бы то ни стало попасть в этот автобус, и пусть мединститутские клятвы и собственная репутация катятся к черту. И все-таки на самом донышке ей хочется, чтобы ее сейчас разоблачили, ибо неизбежно разоблачат позже.
Врач пятится и, чуть не плюхнувшись на колени водителя автобуса, пропускает Рамолу и Натали в автобус. С обидой в голосе медик объясняет, что времени поставить вещи Рамолы в багажный отсек на боку автобуса больше нет, советует засунуть их на верхнюю полку, если влезут.
Рамола своим телом и сумками прикрывает залезающую в автобус Натали от чужих взглядов. Когда врач пытается заглянуть ей через плечо, Рамола упреждает ее вопросом:
— Как, говорите, вас зовут?
— Доктор Гвен Колодны.
— Спасибо, доктор. А куда нас везут?
Полицейский, который сопровождал их до стоянки, уже объяснил, куда. Вопрос задан, чтобы развязать врачу язык и отвлечь внимание от состояния ползущей по проходу Натали. Рамола пытается перехватить взгляд подруги, однако Натали идет с опущенной головой, лицо скрыто под свисающими вниз волосами.
Доктор Колодны рассеянно называет адрес безопасной больницы в городе Аттлборо на границе со штатом Род-Айленд, куда отправляют всех будущих матерей и новорожденных, тем временем рация водителя плюется трескучими помехами и условными сообщениями. Врач поворачивается и что-то говорит водителю. Двери закрываются, автобус трогается с места раньше, чем Рамола успевает занять место рядом с Натали.
Та, отвернувшись, смотрит в окно. Рамола надеется, что это нарочитый прием, чтобы не попадаться на глаза другим, порхающим по проходу, как колибри, врачам в белых халатах. Пожалуй, время, когда от Натали можно было ожидать рациональных решений и действий, закончилось. Очень скоро она начнет страдать от когнитивных расстройств и галлюцинаций, если уже не страдает.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Рамола.
— Ягодно, — отвечает Натали вместо прежнего «как ягодка».
Автобус, взбираясь на гребень выезда со стоянки, раскачивается с боку на бок, сворачивает налево, проезжает перекресток Пять Углов. Первой едет полицейская машина с включенной синей мигалкой. Среди пассажиров пробегает волна облегченного бормотания. Напротив Натали с другой стороны прохода сидят две беременные женщины. Обе смотрят прямо перед собой, лица застыли в тревожном ожидании, руки сложены на раздутых животах. Та, что у окна, тихо бормочет, соседка нервно смеется.
