Рамола считает секунды. Мысленно измеряет расстояние, пройденное от места нападения. Улыбается каждому медику, кто подходит напомнить, что о ней с Натали позаботятся. Она смотрит в окно, ожидая, в какой форме явится очередная напасть. Присматривается и прислушивается к Натали, потеряв счет моментам, когда ей казалось, что подруга вот-вот задрожит или оскалит зубы. Рамола снова начинает отсчет с единицы. Так проходят еще пять минут.
За автобусом, катящимся по тихой лесной дороге, никто не гонится. Лихорадочный щебет в салоне стал тише, хотя и не прекратился, шелестит, как лижущие берег волны отлива.
Натали разражается приступом кашля — четыре заряда из трех сухих, горловых хрипов каждый. Когда она перестает кашлять, в салоне повисает абсолютная тишина. Рамоле недосуг и неохота выглядывать в проход или смотреть на людей в других рядах, она боится того, что может увидеть, боится, что другие прочитают на ее лице подтверждение своих страхов.
Натали вытирает рот рукавом. Она теперь заразна? Натали что-то бормочет, ерзает, чтобы было удобнее смотреть в окно, голова наклонена, глаза широко раскрыты, мигают.
Молчание затягивается, Рамоле нужно разрушить чары, представить их присутствие в автобусе естественным и неопасным. Она трогает Натали за плечо, шепчет ее имя, спрашивает, как дела, как она себя чувствует.
Натали пожимает плечами и качает головой. Правая рука пробирается в карман желтой толстовки и возвращается с сотовым телефоном.
Нат
(вполголоса, на фоне тихого говора и гула двигателя)
— Извините, у меня не было свободной минуты справиться о вашем здоровье, Натали. Как вы себя чувствуете?
Баю-бай, сассафрас.
Мола
Натали листает заставки приложений на экране, нажимает пурпурный скругленный квадрат с наклонной буквой «V» в центре. Открывается основной экран с надписью «Voyager». Пальцем перебирает пункты меню, пока внизу пустого экрана пурпурного цвета не остается красная кнопка звукозаписи. Натали нажимает ее, появляется дрожащая горизонтальная белая линия. Натали прислоняет голову и плечо к автобусному окну.
Рамола разворачивается спиной к проходу и лицом к Натали. Что на экране, ей не видно.
Правая кисть Натали то поправляет волосы, то зависает с вытянутым указательным пальцем над телефоном. По лицу пробегает тень улыбки, но, если присмотреться, это вовсе не улыбка. Уголки губ не приподняты, зубы спрятаны, вместо этого выражение лица смягчается, лицевые мускулы расслабляются, веки наполовину опущены, будто она засыпает, брови чуть приподняты, беззащитны. Призрачная удовлетворенность.
Рамола прекращает отсчет, время упрямо бежит, даже если за ним не следить. Она присматривается к подруге, страшась заметить в ее поведении точку невозврата и одновременно опасаясь, что эта точка уже пройдена. Лицо Натали отражается в тонированном стекле, как в зеркале. В отражении нет борозд от слез и грязи, кругов под опухшими глазами, лихорадочных красных пятен на щеках. В оконном стекле, как в куске янтаря, застыл образ юной Натали, какой Рамола встретила ее в колледже, с кем делила квартиру, сидела по вечерам на кухонном полу, по кому тайком плакала, когда та переехала, тот самый лик, что запечатлен на любимой фотографии Рамолы с девичника — такой она всегда будет помнить Натали, пока ей не откажет память. Юное отражение прислонилось головой к голове Натали нынешней, явившейся на порог Рамолы залитой кровью, мужественно боровшейся и сражавшейся, и теперь, несмотря на твердость духа, умирающей. Два лика по отдельности представляют прошлое и настоящее, а в совокупности — страшное будущее. Оба всего в нескольких сантиметрах друг от друга, смотрят, моргая в унисон, на экран, раскрывают рот и ничего не говорят.
А если Натали сейчас поднимет глаза, что она увидит? И что увидит Рамола?
— Извините, у меня не было свободной минуты справиться о вашем здоровье, Натали. Как вы себя чувствуете? — спрашивает доктор Колодны.
Она часовым на посту стоит в проходе, на ней резиновые перчатки (а раньше они на ней были?), взгляд прикован к одной Натали. Профессиональный лоск, и без того поблекший и поистершийся, окончательно ее покинул.
Рамола вскакивает с места и встает между врачом и подругой. Она смотрит то вперед, то назад, открывает и запахивает белый халат, вытирает лицо, бросает взгляд на часы и отчаянно старается не допустить разоблачения лжи о состоянии Натали, чтобы как-то протянуть последние пятнадцать минут, отделяющие их от прибытия в больницу. Хватит ли им времени? Дадут ли им его?
— Баю-бай, сассафрас, — произносит Натали низким, упавшим голосом.
Она выпрямляется в кресле, разрывая связь со своим отражением.
— А-а, у нас тут все в порядке. Спасибо, — уверяет Рамола.
Натали нажимает кнопку на телефоне и сует его в карман. «Ягодка устала», — говорит она. Опускает подбородок на грудь, проводит рукой по волосам, которые выпадают из-за ушей и занавешивают почти все лицо. Этот жест не случаен — она прячется от злого мира.
Доктор Колодны строгим тоном учительницы, стыдящей нерадивую ученицу, заснувшую на последней парте, произносит:
— Натали, мне нужно измерить вашу температуру. Вас полагалось обследовать еще до отправления из клиники или сразу же после — ничего, если я протиснусь мимо вас, доктор Шерман? Спасибо. — Доктор Колодны, двигая бедрами, пролезает в их ряд, вытесняя Рамолу в проход.
Рамола отвечает:
— Разумеется. Но я могла бы… Мне чем-нибудь вам помочь? — Она соединяет ладони перед собой, не зная, что делать. Остается только выхватить термометр у доктора Колодны и выбросить его из автобуса.
— А это правильный термометр? — интересуется Натали. — Он не похож на правильный. Этот — для грудных детей. Вы что задумали?
Врач вставляет температурный зонд в тыльную часть прибора и надевает на него одноразовый чехол:
— Это не детский термометр.
— Детские не предназначены для взрослых. Они слишком горячие. Горячие-прегорячие. Так ведь? Знаете ли, я тоже беременна. У беременных бывает горячка.
Рамола подхватывает мотив:
— Могу засвидетельствовать, что температура ее тела обычно находится в диапазоне тридцати семи и тридцати семи с половиной градусов.
— Я учту. Откройте рот, пожалуйста. Положите термометр под язык.
Натали запрокидывает голову назад, темно-русые волосы расходятся, мелькает хитрая улыбка, рот открывается до отказа. Как только термометр прикасается к ее языку, она захлопывает челюсти, как сработавший капкан. Доктор Колодны вздрагивает. Натали хихикает.
— Пожалуйста, не раскрывайте рта.
Натали гугнит с термометром во рту:
— Извините. Я смеюсь от стресса. Такой стресс, такой стресс… И мне жарко. Адски жарко. Как в железных башмаках на горящих угольях
[30].
