Жаль, что девичье счастье оказалось недолгим. Уставшие и довольные явились пред очи боярыни Ксении. Быстро оттараторили урок и по цифирям отчитались.
— Набегались, окаянные? — соболиная бровь хозяйки подворья изогнулась уж очень крутенько, и тут девки враз уразумели, что наказание не за горами. — Где носило? Ни на подворье, ни в холопьих избах вас обеих не было! Думали, не узнаю, что у Макара все выспросили?! Я повелела самим считать! Какие из вас хозяйки, коли сосчитать не можете, а?
Машка с Аринкой головами поникли, но не молчать же.
— Матушка-боярыня, так сочли все. Ты же сама говорила, узнавать у подчиненных людей и думать. Вот мы и подумали, — Аринка попыталась смотреть тигрой, и вышло.
— Чтоб подчиненных людей проверять, надобно самой уметь считать! Ты взглядом-то меня не жги, не доросла еще! Завтра ты, Машка, идешь нужники чистить! Возьмешь двух холопок и сама проследишь. И не дай те Бог отворотить нос курносый от их работы! А ты, смелая, возьмешь у Макара самый здоровый туес проса и руками переберешь! Чтоб ни одного гнилого зернышка не сыскалось! Увижу, что вместе бегаете, розог дам и не покривлюсь! Ты, Марья, пошла вон. И чтоб до утра мне на глаза не показывалась! А ты, глазастая, останься-ка.
Машка ушла, понурившись, а Аришка подобралась, и уставилась на боярыню, ожидая строгого выговора.
— Арина, ты что насчитала по запасам-то? — голос у Ксении не строгий, но серьезный.
— Так, пяти пудов не хватит, матушка. А ежели о солонине, так бочки три, нето.
Ксения кивнула.
— Быстро управилась с подсчетом?
— Быстро, матушка. Меня деда научил.
— А вот Макар объявил, что надоть десять пудов. Кому верить? — и ждет ответа, так, будто сама его уж знает.
Аришка призадумалась. Знала наверняка, что ошибки не сделала, а вот как оправдаться?
— А вот я тебе покажу, боярыня, — взяла палочку и давай на земле рисовать, мол, столько-то холопов, столько-то есть, а вот того нету.
Ксения внимала тихо, не перебивала. Когда уж Аришка окончила свои рисования, высказала:
— Верно. А так отчего Макар лишку просит?
— Так, на посев?
— Так, на посев не в счет. Лежит в закроме отдельно.
— Так у Макара о том в книге не написано было. Все гуртом, — и осенило Аришку! — Так ведь на посев-то надо аккурат пять пудов! Где ж они? Продал зимой на сторону?
— То-то и оно… — Ксения захмурилась. — Ты как вора поймать думаешь?
— Я?!
— А кто?! — и ответа ждет.
Аришка и так мыслить и так извернуть попыталась, и вот, что вышло.
— А молчком надо. Дать ему купить те лишние пуды, да проследить куда отвозит. А там уж за руку хватать. — Ксения опять кивнула в ответ на ее слова.
— Хорошо, Аринка, что ты подвернулась. Макара-то перестали проверять, он уж, почитай, пять годков верой и правдой, а тут вон, что удумал. И его бес воровской попутал. Ты молчи, я сама прослежу, куда свозит ворованное. Ежели все, как ты сочла, то с меня тебе подарок. Пять пудов перед летом, это деньги немалые. А теперь иди, и чтоб завтра просо разбирала без лени! Кыш!
Рыжую, словно ветром сдуло! Бежала к своему подворью и радовалась, что просом отделалась. Верно, боярыня пожалела, не стала сечь.
Уж в хоромах проверила урок, что задавала холопкам, проследила за стряпней, повечеряла с дедом и уселась по вечернему свету кружев плесть.
Работа-то привычная, токмо мысли куда деть? Вот руки проворят, глазки следят за нитями паутинными, а девичьи думки текут плавно. И все об одном, о Шумском.
Чудной боярин Аринке запомнился, да так, что иной раз во сне видела. Все смотрела в его глаза черные, блескучие, разглядывала бесовский шрам, что бровь изгибал грозно. А проснувшись поутру, все никак не могла понять — кто ж он такой? Не волк, не пёс, не медведь. Глубокое, девичье шептало — человек он, но Ариша привычно сравнивала со зверями. Ой, глупая…
Вот и ночью приснился боярин Андрей, да не просто так, а с улыбкой на лице. Аринка в ответ ему тоже улыбалась, а Шумской возьми, да отвернись. И пошел себе, пошел по дороге … И так горько стало рыжей, что слеза покатилась по белой щеке. С того проснулась утром и уселась на лавке. И к чему сон-то такой, а? Вот ведь, чудно.
Пока косу чесала, пока умывалась водой прозрачной, все думала об Андрее — давно не видала, почитай с того дня, как вернулись ратники с похода на ляхов и то, мельком. А тому уж недели три, не меньше.
Пошла Аринка по своему малому двору, все приметила, как и учила боярыня, урок холопкам дала, проглотила вкусной каши с маслом, и отправилась к боярскому дому, уж свой урок выполнять.
Не шла, летела будто. День-то солнечный, листья на деревах уж совсем раскрылись, дороги сухие и воздух сладкий, да прозрачный. С того Аринке и было весело, даже не пугало просо то, окаянное.
На подворье Аришку-то все уж знали, отвечали симпатичной девахе на приветствие утрешнее, кто кивком, кто улыбкой, а кто и шуткой. Ратники молодые, что толклись у боярского крыльца, те так и посвистом проводили — и девка была хороша и день погожий, так чего ж не побалагурить, а?
У Макара в амбаре Ариша сделалась милой и скромной, памятуя о словах Ксении — не болтать. Получила туес с просом и направилась опричь конюшен к сарайкам. Уселась на деревянный настил под крышей, разложила холстину и высыпала просяную горку, начала повинность свою несть.
— Никак работы перепало, а, Ариша? — голос Фаддея, медовый, застал рыжую врасплох.
Девушка подкинулась слегка, и углядела боярича, что смотрел на нее из-за угла крепкого сарая. Вот как не заладилось у нее с Фаддеем, так и пошло. Он то разговорами донимал, то шутить пытался, да все не впрок. Глаза его змеиные Аринке не нравились, пугали аж. А он, не замечая ее неприятия, все лез, да навязывался.
— Здрав будь, боярич Фаддей, — Арина глаза опустила, вроде как занялась просом.
— Что смурная? Никак, наказали? Так за дело. Матушка говорила, что вы с сестрицей моей озоровали и урока не выполнили. Так чего ты куксишься? — И слова правильные, а все одно — злит.
Фаддей меж тем, подобрался ближе и присел на ступеньку рядом с Аринкой.
— Боярич, я не злюсь вовсе. Работаю, — и как намекнуть-то, чтоб шел своей дорогой?
— А что ж не смотришь на меня? Али не хорош? — приосанился, хвастаясь новым кафтаном и сапогами.
— Так на просо смотрю, боярич, — и сказала скромно, да урядно, а он осерчал.
— У тебя тьма дел находится, когда я с тобой говорю. Что, не мил? — голос злобой звенит. — Нос воротишь? Боярич подошел, так знай место свое и отвечай, как должно.
Пришлось взглянуть на Фаддея — тот буравил взглядом змеиным. И не понятно было, чего ему надобно? Просил говорить с ним, и тут же похвалялся чином. Аришка и решила, что нужно уважить боярича. Поднялась, поклонилась и голову опустила, будто приказов ждала. А Фаддей еще больше озлился.
